и мы забудем, как встречались случайно людям, как случалось держать ответ, что мы носим ещё под грудью чей-то выцветший в чернь портрет.
все проходит в безумном танце, в бесконечном потоке станций,
где теряются поезда, оставляя золу на пальцах.
все проходит,
но в н и к у д а.

like a flowers made of iron
^{лютая зима} морана & фрейя ^{златая война} // зима-весна 1945, дрезден

Марии Мироновой двадцать с небольшим лет по всем документам. Марье Моревне две тысячи лет и десять тысяч людских жизней. Подруги зовут её Машей, и она из женского авиаполка, который немцы прозвали «ночные ведьмы». Во вражеском стане о них писали, как о летчицах, женщинах-бандитах, выпущенных из тюрем. Маша оборачивается к своим товарищам, лейтенантам гвардии, штурманам, летчицам, как она сама. Смотрит на их лица и её переполняет гордость, тепло от возможности быть бок-о-бок с ними — женщинами, которые в мирное время учились, работали, воспитывали детей, а потом, когда пришла война не побоялись, встали насмерть за свою страну. Маша смотрит на других женщин — оружейниц, которые за несколько минут могли четыре бомбы подвесить к машине вручную, пулеметчиц, снайперш, связисток, разведчиц, шофёров, зенитчиц, сапёров. У неё у самой на груди боевые награды-ордена, за спиной три сотни боевых вылетов на Керчь, Севастополь, Брест, Варшаву, Берлин и неисчислимые десятки убитых солдат Рейха. Один из её последних вылетов был в Дрезден, где она впервые за долгие годы вновь вспомнила о своей жизни, другой жизни.
— И как же тебя по-настоящему зовут?
Летчица Миронова смотрит на красивую и высокую светловолосую женщину и ей впервые за целую войну неловко за собственную неказистость. Она на мгновение прячет взор под козырьком фуражки. Она ходила в брюках, гимнастерке, зимой в меховой куртке, курила, была контужена, ранена. Некогда было заботиться о внешнем облике да никому особо и дела не было до того, как кто-то выглядит. Только сейчас вдруг как-то не по себе стало. Глаза вспыхивают сумеречным полумраком и небесной синевой.
— Морана, — отвечает, в порядке исключения решив в кои-то веки сказать правду.