CROSS-O-WHATSOEVER
Он рухнул, осыпав нас каскадом радужных брызг — █████, Великий мост пал, и мы потонули в люминесцирующем тумане. Наши машины взбунтовались, наша логика предала нас, и вот мы остались одни. В безвременном пространстве, с руками холода и их любовными острыми иглами — искрами обратно изогнутых линз.
BIFROST |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » BIFROST » beyond the standard model » The Stories We Tell Ourselves
The Stories We Tell Ourselves Холодная зима. Затерянный лес на севере. Глушь, где не работает мобильная связь. Где самый чистый горный воздух. Где тишина такая же вечная, как и сама природа, в которой так легко вдруг раствориться. Где вдруг накатывает вдохновение, и сбежавший из городской суеты Писатель находит силы продолжить свои истории, в которых оживают образы давно минувших дней… |
[NIC]The Jaeger[/NIC][STA]Heart of the Nature[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/2MP3N.png[/AVA]
[NIC]Thomas F. Winter[/NIC][STA]vampire[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/2Mkae.png[/AVA]
Томас Уинтер смотрел на себя в зеркало. Мрачный, уже основательно потрёпанный временем кусок покрытого потрескавшейся амальгамой стекла глядел в ответ, отражая изможденное бледное лицо, со впалыми щеками, растрёпанными короткими черными волосами и потухшим болезненно-красноватым взглядом. Он упирался руками в комод, над которым висело зеркало, не зная до конца, чего же хотел отыскать в собственном отражении. Пальцы, старающиеся вцепиться в деревянную поверхность, еле заметно дрожали, выдавая состояние Уинтера. Озноб пробивал уставший от переживаний организм, то бросая в жар, то окуная в холод. Тяжёлое дыхание, и лоб блестит по кромке волос. Всё уже бесполезно. Бесполезно...
Томас отвернулся и устало побрёл в сторону, вглубь огромной семейной библиотеки. Не глядя, подобрал брошенный на стул домашний халат и одел его, плотно завязывая поверх распахнутой до середины груди рубахи. За окном давно ночь, а в доме лишь он один. Несколько дней назад он отпустил всю прислугу, заставив уйти даже тех, кто из преданности дому Уинтеров хотел остаться рядом с последним из них. Эпидемия была весомым аргументом для всех. У его работников ещё были семьи, им ещё было, кого пытаться спасти.
Поленья в камине трещали под ногами выплясывающего на них огня. Сосредоточение тепла в целом особняке, почти не видное снаружи. Ещё не так давно этот дом был полон жизни, гостеприимно открывая свои двери всем, кто нуждался, приветливо глядя на город с небольшого холма, улыбаясь освещённым окнами. Теперь же, как и в любом доме несчастного городка, здесь поселилась немая тьма, наполненная отчаянной болью по безвременно ушедшим.
Томас сел в своё кресло у камина, практически падая в его объятья. Сил оставалось всё меньше. Будто где-то на теле у него была страшная рана, кровоточащая, отнимающая его жизнь. Жаль, что это "будто" было почти правдой. Никто не мог помочь. Да он и не желал этого.
- Господин, - лепетал престарелый дворецкий по имени Уилкерсон, - вам бы тоже уехать. Больше этот город вас не держит, - на глаза старика навернулась слёзы, а голос дрогнул, - мадам и мисс Луиза теперь в лучшем мире. Они бы не хотели для вас такой участи. Не губите свою жизнь ради тех, кого уже не спасти.
Позади них топталась на месте пара лошадей, вздыбливая грязь на осенних дорогах. Над головами солнце пыталось пробиться сквозь полог туч, но ветер пронизывал Уинтера до костей.
- Спасибо, Альфред, - прошептал Томас и закрыл лицо платком, прокашливаясь, - но я должен остаться. Это... мой долг.
Голос сошёл почти на шёпот. Томас сжал платок, который держал у рта, быстро пряча в карман. И, протянув руку, вложил в ладонь старика мешочек с монетами. Уилкерсон удивлённо уставился на него, а потом поднял взгляд на молодого хозяина и на этот раз слёзы уже беспрепятственно бежали по щекам.
- С Господом, Альфред, - прошептал Томас и постарался улыбнуться. - Не забывайте меня.
- Никогда, господин! - воскликнул тот, и подошедший кучер повёл его к экипажу.
Томас проводил его печальным взглядом и, когда тот скрылся из виду, зашёл внутрь.
С того дня он заботился о себе сам, пытаясь составлять микстуры и рассылать по городу с помощью посыльных. Хотя, назвать это заботой едва ли было можно. Стакан чая, в котором растворился лечебный порошок, уже давно ничем не помогал, лишь ненадолго облегчая боль. На небольшом столике у кресла, поверх запылившихся книг одиноко лежало вскрытое письмо. «Северный ветер» будет в порту в конце ноября. Капитан надеется на скорую встречу с вами и просит известить его семью." - пара строк, написанных впопыхах. Когда письмо достигло адресата, эпидемия чахотки уже вовсю свирепствовала в городе. А когда начался октябрь, на городском кладбище появилось ещё одно надгробье, увенчанное двумя именами совместной могилы матери и её ребёнка: Ребекка и Кристиан Чейз.
Томас тяжело вздохнул, но тут же зашёлся сильным кашлем. Рука рефлекторно взметнулась к лицу, закрывая рот платком. Эхо страшных спазмов улетело к темным потолкам. Прокашлявшись, Томас закрыл глаза, откидываясь на спинку кресла, а рука безвольно упала на подлокотник. Свежие кровавые пятна расплывались по белой ткани, смешиваясь с уже запёкшимися. Каждый раз ему казалось, что наступающая ночь сделается последней. А когда боль рвала изнутри, думал о том, что устал ждать свою смерть.
Постепенно он вновь успокоился. Пара глотков настоя дали временное облегчение. Он больше не поднимался в свои покои, заперев все комнаты после смерти матери и сестры. Своя же была слишком холодной и Томас предпочитал оставаться на ночь в библиотеке, у огня. Где-то в гостиной часы глухо пробили полночь. Томас взял в руки пергамент, вновь перечитывая уже выученные наизусть строки. В его глазах уже не было слёз. Он выплакал их всех на могилах тех, кого так и не смог защитить от болезни. И всё же сердце, уставшее, измученное медленным умиранием, ещё болезненно сжималось от мысли, что вернувшемуся Энису Чейзу, лучшему и единственному настоящему другу, капитану «Северного ветра» ещё предстоит погрузиться в тот отчаянный безысходный ужас, в котором Томас Уинтер жил последние два месяца. А последнему - посмотреть в лазурные глаза и сказать, что не спас оставленных на попечение жену и маленького сына.
Звонок в дверь вывел Уинтера из мрачных размышлений, заставив вздрогнуть. Кто мог прийти на холм в такой поздний час? Разбойники и воры? Даже они побаивались вырезанного чахоткой городка, из которого она ещё продолжала вырывать жизнь за жизнью. Звонок повторился и Томас побрёл к дверям, держа в руке небольшой канделябр, чтобы освещать себе путь. Разве может угроза смерти напугать умирающего? Ничего не спрашивая, Уинтер молча отпер замки, готовый ко всему. Но, как ни странно, за дверью оказалась невысокая леди в красивом тёмно-синем платье и лёгком полушубке, призванном защитить от осенних ветров.
- Мистер Уинтер? - произнесла она и улыбнулась.
Томас немедленно закрыл рот платком.
- Да, мадам, - растерянно ответил он, недоумённо глядя на незнакомку.
- Позволите войти? - мягко спросила она и Уинтер немедленно спохватился.
- Да, конечно! - он тут же отскочил в сторону, пропуская её внутрь. - Прошу, простите меня. Я не ожидал визитов...
- Всё хорошо, я понимаю, - отозвалась та, снимая с рук перчатки и оглядывая высокие своды прихожей. - У вас очень красивый дом, сэр, - произнесла она, когда Том запер двери. - Но... неужели вы здесь один?
Уинтер указал рукой на библиотеку, где горел камин.
- Я отпустил всех слуг, - пояснил он, всё ещё прикрывая рот платком, и в то же время стараясь, чтобы гостья не разглядела пятен на нём. - Простите, но могу ли я узнать ваше имя?
- Ох, да, я не представилась! - она чуть всплеснула руками, и повернулась к нему лицом. - Меня зовут Минерва Грейсленд. Леди Минерва Грейсленд. Мне о вас рассказали мои старые друзья, семейство Стоунтаунов.
- Ох, миледи, - выдохнул Уинтер, беспокойно улыбаясь. - Простите, что не могу оказать вам достойного приёма. Это для меня большая часть.
- Не стоит беспокойства! - она повела рукой, предупреждая все его возможные порывы наверстать упущенное. - К тому же это честь для меня приветствовать человека, спасшего жизнь моим близким.
- Я только исполнил свой долг, - Томас отвёл взгляд. - Они были моими пациентами.
- Как и многие в этом городе, выжившие благодаря вам! - подхватила леди, но Уинтер не ответил на её похвалу. Её слова впились ножами в его сердце, напоминая три женских лица и одно детское.
- Милостью Господа выжившие, - произнёс Уинтер совсем упавшим голосом. - А я не смог уберечь тех, кого должен был.
Томас прошел вглубь библиотеки, зажигая от канделябра несколько свечей, чтобы осветить помещение для леди Грейсленд. Мягкий подрагивающий свет заполнил собой всё пространство, почти дотягиваясь до верхушек книжных полок. Женщина подняла голову, с восхищением оглядывая множество книг, исчисляемых, пожалуй, сотнями экземпляров.
- Я соболезную вашей утрате, - наконец проговорила она, когда Уинтер снова обернулся к ней, - мне рассказали о мадам и мисс Уинтер.
Взглянув на неё, Томас снова отвёл взгляд, пряча свою мрачность, и с благодарностью кивнул.
- Я сожалею и о Ребекке Чейз с её сыном, - вдруг произнесла она, и на этот раз Уинтер взглянул на неё внимательнее. - Ведь в борьбе за их жизнь вы заразились сами, Томас?
- Что?.. - испуганно произнёс Уинтер и от волнения тут же зашёлся новым приступом кашля. Тяжкий спазм почти согнул его пополам, заставляя бессильно осесть на кушетку. Платок снова окрасился кровью, окропившей и кончики аристократически тонких пальцев.
Тяжело дыша, одной рукой закрывая рот, а второй впиваясь в обивку, Томас зажмурил глаза, пытаясь совладать со своим телом и с мыслями.
- Вы умираете, Томас, - прозвучал над головой ласковый и печальный голос. - Вы вырвали из лап смерти не одну жизнь и теперь взамен она хочет получить вашу.
Уинтер не отвечал. Дышать, как и думать было ужасно трудно. Из-за этого он всё никак не мог понять, чего же леди Грейсленд хотела.
- Это так несправедливо, - её голос приблизился, и Том почувствовал, как чужая ладонь накрыла его, - когда уходят те, кто этого не заслуживает.
Уинтер открыл глаза в тот момент, когда миледи прикоснулась к его запястью, отнимая его руку от рта. Она сидела совсем близко и Томас смог различить необычный цвет её глаз: багрово-карие, завораживающие своей красотой. Уинтер засмотрелся этим взглядом, словно поймавшим его в какой-то омут. Он не заметил, как она разжала его пальцы, забирая платок, как прикоснулась к лицу, ласково проводя вдоль щеки. Он чувствовал её прикосновения, ощущал взволнованность, покалывающую внутри, но отчего-то не сопротивлялся чужим ласкам. Леди Грейсленд словно гипнотизировала его своими словами, оставляя ему его сознание, но забирая волю.
- Томас, вы не заслуживаете смерти, - произнесла она и сквозь мягкость засквозила решительность. - Вы ещё многих можете спасти, многим можете помочь. А со временем сможете расширить свои знания.
- Я не понимаю... - прошептал Томас, но договорить не сумел: леди порывисто подалась вперёд и поцеловала его.
Дыхание перехватило. Её руки оказались на его груди, и сама она прильнула к нему, заставляя лечь на кушетку спиной. Отстранившись на мгновение, она снова взглянула на него, словно любопытствуя, как он отреагирует. Томас смотрел на неё с удивлением, вновь попадая в плен багровых глаз, успевая разглядеть кровавые отпечатки на её губах, оставшихся от его рта. Больше ничего не говоря, миледи снова поцеловала его, на этот раз напористее и с жадностью. Сладкий жар, вспыхнувший в груди, переродился в холод, достигнув низа живота, но Томас не мог даже обнять свою искусительницу. От его груди её руки протянулись вдоль его, перехватывая и удерживая, не грубо, но настойчиво, словно она хотела от него полного и беспрекословного повиновения. И Уинтер вновь не мог найти в себе силы воспротивиться, утопая в её страстных ласках. Долгий, затяжной поцелуй, в котором сладость мешалась с солёно-стальным привкусом крови, окончился. И леди перебралась с его губ к щекам, подбородку, а потом к шее. Запрокинув голову, Томас порывисто выдохнул. Ловкие женские пальцы проскользнул под халат, распахивая его, чтобы добраться до оголённой груди. И в этот момент что-то раскалённое впилась в его шею. Что-то прокусило его кожу, и Томас вздрогнул, мгновенно повинуясь боли, но тут же замер, как парализованный. Леди Грейсленд остановилась, не отстраняясь от его шеи, и Уинтер, потерявший не только способность двигаться, но и издавать хоть какие-то звуки, с каждым наплывающим на него чудовищным мгновением понимал, что она пьёт его кровь...
Как хищник.
Змея.
Или...
Время остановилось. Сладость возбуждения смешалась с острой болью и ощущением смерти, нависшей прямо над его головой. Мрак стал наваливаться на него всей своей тяжестью, отбирая связь с реальностью. Руки безвольно ослабли в чужой хватке, опускаясь вниз, а отяжелевшие веки стали медленно закрываться. Где-то наверху пропадал вид потолков библиотеки, и эхом слышался голос матери и смех любимой сестры...
Отредактировано Loki Laufeyson (2018-11-04 20:10:55)
Come all you young sailor men, listen to me
I'll sing you a song of the fish in the sea…
Звездная ночь, лунная, яркая. В океане, привыкнув ко мраку, особенно остро различаешь границу между ярким и темным – от этого зависит жизнь. От Эниса Чейза зависело больше пяти десятка жизней. Капитан «Северного Ветра» подходил к своим обязанностям с присущей ему искренностью, добросовестностью и ответственностью, хотя многие могли упрекнуть капитана судна в излишней любви к азартным играм. Но не на корабле, это было под запретом.
Попутный ветер тянет корабль домой, и никого не пугает привычный легкий туман, закрывающий горизонт. Они близко к дому, всего миля отделяет от берега.
Звездная ночь, лунная, яркая. Энис стоит у борта, держась за ванты. Его сердце уже было на пороге под родным крыльцом, стучало чаще, словно отбивая минуты до желанной встречи с женой и сыном. Он любил удивлять их неожиданными возвращениями, порой специально отписывая Ребекке более поздний срок прибытия «Ветра», чем был на самом деле, чтобы услышать восторженный возглас Кристиана при его неожиданном виде в гостиной. В жалкой попытке умыться, все равно потрепанного после долгих месяцев в море, бронзового, с выгоревшими почти белыми волосами, но как и всегда яркими голубыми глазами. И сейчас он выглядел также, пристально глядя на туман впереди судна.
— Парус! – раздалось сверху. Энис посмотрел на смотрового, задрав наверх голову, и увидел, куда показывал матрос. Слева по борту двигался небольшой шлюп.
— Сигналят, сэр! – вдруг произнес смотровой, и Энис нахмурил лоб.
— Что сигналят? – спросил громко Энис.
— Взять курс на сближение, сэр!
Посмотрев на туман, впереди и уже проявившиеся черты шлюпа, Энис сощурил глаза и отошел от борта, а после быстрым шагом забрался к штурвалу, жестом отпустив рулевого.
Спустя полчаса корабли остановились борт к борту. К удивлению Эниса капитан шлюпа не захотел даже пускать к себе на палубу.
— Сайрус! – воскликнул радостно Энис, завидев знакомое лицо. Теперь он знал и имя шлюпа, то была «Русалка», юркий почтовый катерок, судя по ватерлинии, загруженный чем-то доверху. – Есть ли для нас посылки?
— Уплывайте отсюда, капитан Чейз! – вдруг ответил встревоженным хриплым голосом капитан Сайрус, глядя на экипаж «Ветра» с необъяснимым волнением. – Уплывайте, если хотите жить.
Энис удивленно переглянулся со своими людьми, натянув на губы рассеянную улыбку.
— Что за вздор, Сайрус? – спросил он, разведя руки.
— Энис, слушайте внимательно, город вымер! Вас никто не ждет! Возьмите курс на Стоунтаун, любой другой город примет вас, но здесь… Здесь нельзя! Чахотка, сэр! Чахотка!
Энис округлил глаза от страха, но быстро взял себя в руки и подошел к борту своего судна вплотную настолько, что казалось, еще чуть-чуть, и спрыгнет в воду, чтобы вплавь добраться до собеседника.
— Сайрус, кто у вас на борту?.. Кого вы увозите? – спросил напряженно Энис, уже зная, чувствуя сердцем, что его жены с ребенком нет в почтовом трюме.
— Дэнверы, Ллойды, Пакстоны, О’Мэлли, — ответил устало Сайрус. – Я прибыл в город всего два дня назад, Энис, я забрал тех, кто желал уплыть. За остальными не заходил даже на порог, в сердце города трупы…
Чейз снова посмотрел вперед, на туман, закрывающий горизонт. Решение было тяжелым.
— Мы плывем на континент, и вам советуем! – раздался за его спиной голос Сайруса. Энис уже его не слушал. Не слышал он и удивленных голосов членов своей команды, вопрошающих, что сталось с их родными, в городе ли или уплыли раньше.
Вскоре «Русалка» исчезла из виду, и экипаж уставился на капитана «Ветра».
— Сэр?.. Сэр, это опасно, — первым делом вклинился в немую беседу с его совестью корабельный врач. – Целый экипаж после полугода путешествия, каждый второй может слечь с чахоткой!
Энис рассеянно кивнул и подошел к своим людям, окружившим его в ожидании решения.
— Я не могу заставить вас плыть в зараженный город, — сказал он не своим от волнения голосом. – И если большинство из вас не хочет плыть домой, так тому и быть, «Северный Ветер» не причалит у того берега… Но я доберусь до своей семьи вплавь, — заявил он уверенно, взглянув на свой экипаж исподлобья, и никто не засомневался, что Чейз говорил правду. Он мог исполнить такое обещание, все это знали.
— Кто за то, чтобы мы плыли домой? – спросил он, подняв вверх руку.
После недолгих раздумий, все матросы и офицеры уверенно подняли руки в воздух, и Энис коротко улыбнулся.
— Тогда по местам! – скомандовал Чейз и помчался назад к штурвалу.
And it's...
Windy weather, boys, stormy weather, boys
When the wind blows, we're all together, boys;
Blow ye winds westerly, blow ye winds, blow
Jolly sou'wester, boys, steady she goes…
Звездная ночь, лунная ночь… Но темная. Словно услышав зов их отчаянно бьющихся сердец, «Северный Ветер» помчался в самую гущу тумана, и белесая завеса окружила их со всех сторон, закрыв собой даже небо. Ничего не было видно, пока туман не рассеялся, и тогда Энис застыл на носу судна, глядя в подзорную трубу на родной берег. Никаких огней. Мрак на береговой полосе стоял кромешный, и сердце Чейза пропустило тогда первый удар. Замерло, застыло в груди, словно не найдя отклик еще двух других, самых важных.
«Где вы?» спросил он мысленно, пытаясь у ветра выпросить ответ. Он все еще был попутным, но намного холоднее.
Up jumps the eel with his slippery tail
Climbs up aloft and reefs the topsail
Then up jumps the shark with his nine rows of teeth
Saying, "You eat the dough boys, and I'll eat the beef!"
Темная ночь, мрачная ночь… Небо затянуло грозовыми облаками. «Северный Ветер» причалил к пристани, и не видел экипаж зрелища столь угнетающего и пугающего своей тишиной. На берегу не было ни одной живой души, словно они прибыли в город призраков. Энис с тревогой осматривал виднеющиеся с борта улицы, ведущие вверх по холму. Пустые окна, ни в одном уже не горел свет, будто горожане, если они и сидели в своих домах поздней ночью, опасались их зажигать и привлекать к себе внимание. Единственным заметным живым явлением были разве что снующие то тут, то там шустры крысы и слегка покачивающиеся на ветру скрипучие вывески. Никто не ждал китобоев. Некому было помочь разгрузить их трюм. Никто не ждал офицеров и матросов на суше. Спустившись по трапу, Энис оказался в негласно сформированной колонне. Держа в руках масляную лампу, он оглянулся назад на свой экипаж – команда выстроилась в неровную колонну и кто-то даже держался за оружие, словно опасаясь за свои жизни в неприветливом, некогда родном городе. Опасения своих людей разделил и Энис, в свободную руку взяв выхваченную из ножен саблю. Когда наступала беда, когда болезни косили целые деревни, жители убегали прочь, но на их место приезжали нажиться оставленным добром воры.
— Смотрите в оба! – скомандовал Чейз и повел экипаж по главной улице к сердцу города. Шагая по как будто заброшенным улицам, Энис посматривал на безжизненные окна и пытался заглянуть в щели всех без присмотра оставленных магазинов. Он подходил к витринам, выхватывая светом лампы опустевшие прилавки, подходил к магазинам, где не было ни продавцов, ни покупателей. Болезнь вытравила сам дух жизни из опустевших стен, и чем больше Энис в этом убеждался, тем быстрее становился его шаг. Экипаж разделялся, люди уходили к своим домам, и их голоса, зовущих родных и близких, отдавались отчаянными отголосками уже ушедшей жизни, вдруг слишком чужеродной для пустых улиц. И вот Энис увидел крыльцо своего дома… И сердце сделало еще один удар мимо в его груди. Голубые глаза со страхом осмотрели двухэтажный дом, словно застывший перед ним в холодном ожидании, во сне, из которого уже не пробудить. Здесь тоже не было света. Страх скрутил Чейза изнутри и лишь усилием воли он кивнул своим людям, чтобы шли дальше, а сам остался перед калиткой.
«Письмо… Хотя бы клочек бумаги… Что вы в порядке…» подумал робко про себя Энис, шагая к дверям в свой дом. Открыв проем, он опустил руку с лампой. Темнота, сплошная темнота как будто сочилась из всех углов. Мелкая дрожь охватила его с головы до ног, а страшные мысли, непонятные и еще слишком неразборчивые в его голове, завертелись в ураган, не позволяя ему осознать, что зовет своих близких немыслимо отчаянно:
— Бекки!.. Беки! Кристиан! Сынок?..
Никто ему не ответил, ничто в доме не ожило от его голоса, не вернуло то утраченное тепло, за которым Энис гнался как гончая, куда бы не вынужден был умчаться от дома. Нахмурив брови, он прошел внутрь гостиной, ступая по скрипучей половице, и уронил лампу на пол. Засверкавшие от слез глаза все еще свирепо выискивали во мраке фигуры близких.
«Где вы?..»
Ни записки, ничего. Чейз обыскал каждую комнату, прошел все коридоры. Вещи были на месте, хоть и не все. Но они бы не бросили его так без записки. Не оставили бы гадать, что сталось в его отсутствие!
Не позволяя себе горевать, Энис почти бегом понесся назад в гостиную и подхватил по пути лампу. Выбежав на улицу, он не запер двери за собой – теперь этот дом был лишь пустой скорлупой, ненужной без обитателей. Оглянувшись, он бросил взгляд на возвышающийся над всеми прочими особняк и странное чувство надежды вновь потащило его как преданного пса на мнимый зов.
«Томми! Томми скажет, что случилось… Томми скажет…»
Up jumps the whale, the largest of all
"If you want any wind, well, I'll blow ye a squall!"
Он бежал к особняку, почти не видя дороги. Бежал к дверям, не замечая того, что и в этом доме нет света. Что и его сад зарос дикими травами и растениями, что и его калитка скрипит так, будто ее не открывали годами. Что и на пороге этого дома его никто не встречает. Ни прислуга, ни гости, которые, как часто бывало, попадались Энису по пути к Томми. Томми принимал пациентов дома. Он работал, не покладая рук, его добрый друг. Он должен был сказать, что случилось. Он должен был!
Примчавшись к парадному входу, Энис забарабанил дверным кольцом, но никто не отозвался. Гулкое эхо так и осталось звучать в его ушах приговором. Сердце отозвалось глухой болью в ответ, и Энис отошел от двери, удивленный и обескураженный. Он поднял глаза к крыше дома, словно впервые его увидев. Мрачный и темный, совсем неприветливый дом. Не дом его друга, а его…
Сглотнув подступивший к горлу ком, Энис опустил взгляд на дверь и снова подошел к ней ближе, осторожно потянув за кольцо на себя. Дверь поддалась, и Чейз вошел в пустой холл, во все глаза оглядываясь вокруг. Безжизненно… Холодно. Энис сделал глубокий вдох и прошел в середину зала, вновь обескураженно опустив руку с лампой, чтобы поставить ее на запыленный столик по пути.
— Томми!.. – набравшись смелости, громко позвал Энис, не сумев скрыть отчаяния в голосе. – Томми!
«Где?.. Где вы все?..»
— Томми?..
[NIC]Enis H. Chase[/NIC][STA]Heart of the Sea[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/2Mk89.png[/AVA]
Тревожный скрип разрезал собравшуюся вокруг Чейза тишину. Дверь, открывшаяся и закрывшаяся где-то наверху, там, в сковавшей всё темноте, стелящейся пыльным пологом по длинной парадной лестнице. Шаги. Сначала осторожные, а потом чуть поспешнее с каждым разом, словно их хозяин всё никак не мог до конца поверить в раздавшийся зов. Ещё несколько тревожных, напряжённых до предела секунд. И тусклый, слабый огонёк лампадки выплывает из левого крыла особняка, на самом верху лестницы. Словно призрак, еле набравшийся сил, чтобы показаться живым среди царства безвременно ушедших. Отголосок сгинувшей жизни. Огонёк замирает, а потом несмело приближается к перилам, сопровождаемый глухим стуком домашних туфель.
- Энис?.. – еле слышный, дрогнувший голос.
Огонёк поднимается чуть выше и умудряется осветить лицо держащего лампадку человека. Чёрные волосы беспорядочно свисают на лицо, заметно бледное даже при столь слабом освещении. Испуганный взгляд, расширенные глаза. Полуоткрытый рот и с бескровных губ до ужаса боится сорваться ещё хоть одно слово.
Одна рука ложится на деревянные перила, сдавливая их, почти до треска. В душе обрывается последняя живая нить, разрывается как нерв, кровоточа и отзываясь резкой болью.
«Энис…»
День, которого он так боялся. Голос, который он так хотел услышать, когда ещё была жива последняя надежда. Была…
Томас чувствует, как деревенеют ноги. Он заставляет себя подойти к началу спуска и замирает у первой ступени. Чёрные одеяния, укутавшие его с ног до самого подбородка, слились с окружающей тьмой. И только тонкие белёсые пальцы, держащие маленький колышущийся источник света, еле заметно дрожали подобно огню.
Взгляд Эниса поднимается выше, на второй этаж, где появляется свет. Голубые глаза словно впитывают этот свет в себя, оживают, озаряются немыслимой надеждой. Чейз сделал лишь один порывистый вздох и вот он уже у лестницы, пробежав всю гостиную, и вот он уже поднимается по ступеням, переступая через две, почти перепрыгивая, лишь бы скорее добраться до друга, и несмотря на все предостережения и опасения, несмотря на всю окружающую их тьму, Энис хватает Томми в объятия. Хватает по привычке сильно, но впервые столь порывисто. Хватает как единственного на свете человека, чье присутствие было ему столь жизненно нужно! Жизненно! Жизни дома не было, нигде не было, и лишь с появлением Винтера что-то в душе Эниса раскрылось, прорвавшись через преграду страха, и вырвалось наружу вихрем.
- Томми, - прохрипел он, стиснув в пальцах темные одежды и даже не обращая на них внимания, крепко зажмурился, и лишь спустя неловкое долгое мгновение отпрянул, чтобы посмотреть ему в глаза. – Что случилось? – спросил Энис надрывно, спрашивая обо всем сразу, что отчетливо читалось по лицу, искаженному от тревоги и наивной надежды, что все не так страшно, как кажется. – Где моя жена и сын?.. Они здесь?
Томас остолбенел от этих слов. Руки друга, его сильные пальцы, казалось, протыкали насквозь плечи, а ладони горели живым огнём. Судорожный выдох-стон, сорвавшийся с губ из-за порывистых объятий, растворился во тьме, сгинув где-то там, вслед упавшей с высоты свечи, не удержавшейся в тонких хрупких пальцах Уинтера. Теперь лишь стоящая внизу лампа, принесённая в дом Чейзом, хоть как-то выделяла их обоих среди мертвенного мрака. И в его рассеянных лучах Томас с ужасом взирал в ответ на друга. За все эти долгие дни, месяцы, прошедшие со дня смерти Ребекки и маленького Кристиана, он всё думал, как сообщить об этом Энису, но так и не смог. Никакое письмо не сумело бы достигнуть «Северный ветер» раньше его возвращения. Никакая сила не могла приготовить к тому, что теперь творилось в оставленных моряками год назад домах. Томас почувствовал, как от боли, снова беспощадно впившейся в душу, подкашиваются ноги. Больше молчать было нельзя.
Один судорожный выдох. В охватившей его агонии – страдания, смешанные с любовью. Отравленной бессильным ужасом своей собственной вины. Она отражается в увлажнившемся взгляде, в гримасе страха, перечеркнувшей бледное, измождённое лицо. Он закрывает на мгновение глаза и из их уголков по щекам быстро бегут слёзы. А он думал, что уже не способен на это…
– Нет, - шепчет дрожащий, испуганный голос, с которым ему невозможно совладать. Грудь вздымается от участившегося дыхания, словно ещё может биться в груди сердце.
– Их… больше нет, - срывается в темноту хриплым приговором. А вслед за ним в памяти оживают ещё два родных лица. Во взгляде дрожит немая мольба, дёргается, словно в судорогах.
– Никого нет… - боль перебивает глотку и, словно в ответ на последние слова, дом отвечает еле различимым гулом, напоминая о своей опустошённости и призраках, застывших в вещах двух умерших женщин, матери и дочери.
Чейз смотрел на него молча, глядя то в одно око, то в другое, словно не веря в сказанное, словно надеясь, что не понял, не увидел истинного ответа, словно умолял повторить слова вновь, но как-то иначе, чтобы они дошли, осели в сознании. Их эхо раздается в голове и отдается болью где-то в груди.
«Нет»
Губы робко повторяют это слово молча, не произнеся и звука, и вновь, будто он потерял дар речи.
«Нет, Бекки… Мой мальчик… Мой мальчик…»
Энис часто заморгал, плавно отпуская Томаса дрожащими от неуверенности руками.
- Нет, - произносит он вслух тихо и почти сердито, опуская взгляд куда-то в пол, но видя лишь тени и мрак. – Нет…
Голова кружится. Энис делает шаг назад, не видя, что еще чуть-чуть и свалится с лестницы. Он начинает падать, неуклюже заваливаться, но хватается руками за перилла. И ощущение падения, это ощущение потери всего и вся вдруг обрушивается на него как девятый вал.
- Нет! – кричит он на пределе шепота, зажмурившись, и неуклюже оседает на ступеньки, лицом спуску, спиной к другу. Грузно и едва дыша от раздирающего изнутри урагана эмоций, давящих на сердце так сильно, что вот-вот остановится. Руки поднялись к коротким стриженым волосам, вплелись в жесткие выгоревшие пряди, и так, склоненный от своего горя, он задрожал всем телом от беззвучных и сухих рыданий. Слез не было, лишь ужас, ломающий его надвое поперек спины.
Лица жены и сына, которых не видел столько месяцев, словно таят перед его закрытыми глазами. Уходят, расплываясь в темноте бледнеющими пятнами. Он так хотел их увидеть, чтобы восстановить их образы, сберечь до следующего путешествия. Он так хотел к ним вернуться, а теперь. Энис смотрит прямо перед собой, часто дыша, не отнимая рук от отяжелевшей гудящей головы. Бекки и Кристиан исчезают прямо перед ним, и он смотрит вдаль, онемев от страха.
Томас стоит над ним скорбной чёрной тенью. Опущенные вдоль туловища руки ещё дрожат от напряжения, но сам Уинтер словно вовсе прекратил дышать. Его взгляд, полный бессильных слёз, держится за сгорбившуюся на ступенях фигуру. Тянется к нему невидимыми руками, несмело, почти ни на что не надеясь. Они были так похожи! Всегда, сколько Томас помнил их дружбу. Почти двадцать лет, вначале которых было двое мальчишек, сын рыбака и аристократа: сильный и крепкий Энис с копной русых волос и худощавый, немного долговязый темноволосый Томас. Да, никто не видел этой схожести. Но именно она сумела связать их ещё во дни юности. Родственные души, общий дух. Томас всегда думал, что Энис дополняет его. Ведь, даже имена – они так созвучны. Двое друзей, всегда находившие общий язык, всегда приходившие друг другу на помощь. Всегда… Сердце сильнее сжалось в груди – смерть нашла предел даже этому.
Томас медленно приблизился к Энису, усилием воли заставляя собственные ноги передвигаться. Они похожи. Ведь в день, когда гробовщики уносили из дома тела его матери и сестры, он сидел вот так же, на этих же ступенях, бессильный от боли, настигшей его. Сидел, сжимая в кулаке перепачканную кровью рубаху на груди, глядя вслед уезжающему катафалку. Чёрный экипаж, навсегда забравший у него его семью. Никого не было с ним рядом в тот момент, никого, кто мог бы поддержать, разделить свалившееся на плечи, слишком тяжкое горе… Ему было пятнадцать, когда он потерял отца, умершего от болезни сердца. Тогда утрата заставила его выучиться на врача, чтобы помогать тем, кто нуждался в лечении. Боль, всегда заставлявшая его развивать свои навыки, искать новые пути в борьбе с болезнями. Смерть не смогла простить ему этого. Она дала ему всего два десятка лет, прежде чем вернуться и отобрать всех, кто был рядом. Оставив его напоследок, чтобы заставить заплатить за каждую спасённую жизнь. Образ Минервы тут же встрепенулся перед мысленным взором, и Томас зажмурился, отгоняя наваждение. В день смерти его семьи он был один. Но Энис – сейчас он одинок не был: рядом с ним был тот, кто мог разделить его чудовищную муку.
Сделав последний шаг, Уинтер медленно опустился рядом с Чейзом, садясь совсем близко. Хрупкие, давно обессилившие руки медленно поднялись вверх, бережно прикасаясь к содрогавшемуся от немых рыданий телу. В горле Томаса застыл горький ком, раздирающий всё внутри беспощадным хищным зверем. Боль, к которой невозможно привыкнуть. И, чем плотнее ладони оседали на плечах Эниса, тем сильнее Том ощущал её в нём. Она начала проникать через пальцы, передаваться чужими картинами, тянуться родственной душой, и Уинтер задышал чаще, чувствуя её. Сердце отяжелело от невыносимой тоски. Сколько раз он хотел увидеть вот это светлое лицо, услышать звеняще радостный, решительный голос! Когда от печалей и горя темнело в глазах, и тянуло невыносимым грузом вниз, на шесть футов под землю. Сколько раз видел ту же тоску в глазах маленького Кристиана, на лице Ребекки Чейз. Слышал её еле различимый шёпот, повторяющий имя мужа, перед тем, как…
Видеть его таким теперь… Видеть и в его лице, в его глазах тот же ужас, который испытал сам. Прикосновения сделались крепче, сильнее, пока тонкие аристократические пальцы не сжали в кулаках пропахший морем капитанский сюртук. Боль Эниса перекинулась в сердце Тома и рвала изнутри. И, Боже, как же ему хотелось заслонить собой друга от страшных когтей этого чудовища! Пусть она разорвёт его, Томаса, пусть разорвёт в клочья! Пусть кромсает на лоскуты его плоть, пусть истерзает столько, сколько захочет – пусть пьёт его кровь! Она мертва в нём, всё равно мертва… Но только не Эниса, только не его…
Зажмурившись, Уинтер надрывно обнял Чейза, впиваясь в его одежду пальцами так сильно, словно тот был на краю пропасти и лишь Томас мог вытащить его. Склонив голову над плечом моряка, он уткнулся в него лбом, пряча своё лицо. Слёзы тихо струились по щекам, холодные и молчаливые.
[NIC]Thomas F. Winter[/NIC][STA]vampire[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/2Mkae.png[/AVA]
Вы здесь » BIFROST » beyond the standard model » The Stories We Tell Ourselves
