Died last night in my dreams Walking the streets Of some old ghost town

//

Walked into the flames Called out your name But there was no answer

And now I know my heart is a ghost town

---

Он просыпается резко, едва ли не подскакивая на кровати – сердце бьется так ошалело, что кажется, будто Дейл не спал, а как минимум сдавал норматив по бегу на физкультуре.
Кажется, что вот-вот накатит удушье, а легкие зажмет в тисках – но вместо этого он чувствует, как от гипервентиляции начинает кружиться голова. Мальчик подтягивает коленки к груди и утыкается в них лбом, сильно-сильно зажмуриваясь – до тех пор, пока под веками не начинают расплываться разноцветные хаотичные пятна.

Уже третий раз за эту неделю ему снится один и тот же сон.
На самом деле, Купер не знает точно, можно ли назвать это сном в полном смысле этого слова – потому как большую часть этого сновидения он не видит ничего.
Дейл слышит. Слышит голоса, что перешептываются на самой грани слышимости – он силится разобрать хотя бы слово, хоть что-нибудь, чтобы понять, о чем идет речь, однако пока что ему так и не удалось преуспеть в этом.
Но в этот раз все было по-другому.
В этот раз Дейл слышал крик. Пронзительный и звонкий, грозящий разорвать барабанные перепонки. Крик, который и заставил его резко проснуться.

Возможно, он сам кричал тоже. Дейл не знает точно.
После такого резкого пробуждения границы сна и реальности все еще размыты даже спустя несколько секунд, в течение которых мальчику кое-как удается восстановить сбившееся дыхание. После таких сновидений он чувствует себя бесконечно потерянным – во всех смыслах.

Раньше устранить это чувство могла мама – но ее нет с ними уже год, а отец…
Дейл уверен точно, что даже если он хотя бы попытается поделиться этим с папой, тот все равно не поймет. Поэтому он никогда и не пытался говорить с ним на тему своих снов.

Мальчик знает – мама тоже видела такие сны, возможно, даже понимала, что те значат. Только вот сама она никогда не давала всех ответов, улыбаясь Дейлу куда загадочнее Джоконды с полотна да Винчи.
Но, на самом деле, сейчас хватило бы и одного ее присутствия.
Отец, в отличие от нее, не чувствует, не видит. И, скорее всего, не понимает – и никогда не понимал.

Дейл выпрямляется и откидывается обратно на подушки, вглядываясь в потолок застывшим взглядом. Ему все еще кажется, что отзвук этого крика до сих пор звучит где-то на периферии слышимости.
Он вдруг понимает, что боится. Дейл чувствует липкий удушливый страх, медленно, но верно подступающий к горлу – и у мальчика возникает рефлекторное желание потянуться за ингалятором, который всегда лежит на тумбочке возле кровати.
Но Дейл знает точно – то не подкатывающий приступ астмы. Это на самом деле страх.
Страх, который не обрушивает на голову холодным, пронизывающим потоком, а который закрадывается в солнечное сплетение, скручивается в тугой комок и так там и поселяется.

Дейл боится, что этот сон может что-то значить – а он значит, он в этом уверен практически на сто процентов.
Потому что подобный сон снится ему не в первый раз. Сны, которые поселяют внутри липкую и холодящую кровь тревогу. Сны, которые не забываются при пробуждении, а которые надолго остаются в памяти.
Дейл не уверен в том, забыл ли он по-настоящему хоть один из своих снов.

Мальчик делает глубокий вдох и поворачивает голову вбок, глядя на горящие зеленым неоновым светом цифры на часах.
5:30 утра.
Еще есть время, чтобы выспаться.

Когда Дейл просыпается в очередной раз, на часах уже половина восьмого, а за окном – бьющий по козырьку тяжелыми крупными каплями дождь. И так почти все время сонный Дерри в такую погоду не просыпается вовсе.
Купер широко зевает и трет глаза, ковыряясь ложкой в своей овсянке, пока отец сосредоточенно следит за тем, чтобы кофе не сбежал из старенькой верной турки, такой потертой временем, что Дейлу она всякий раз напоминает волшебную лампу Аладдина – стоит ее потереть, как из нее тотчас же вылезет джин.

Дейл вдруг понимает – ему невыносимо хочется разорвать это молчание, невыносимо хочется рассказать, что увидел (услышал?) во сне. Он знает – от этого тревога не пропадет полностью, но ему хотя бы немного станет легче.
С мамой было проще – та как будто бы сама чувствовала, когда Дейла что-то мучило. Порой стоило лишь сказать заветное «мам, мне приснился сон», как она уже словно бы знала, о чем именно Дейл хочет ей рассказать.

Отец не поймет. Он будет отчаянно силиться понять, будет озабоченно хмуриться, будет даже слушать – как будто бы даже внимательно. Но все равно не поймет…

– Дейл, все нормально? – слышит он чуть обеспокоенный голос отца – и понимает, что все это время пялился куда-то перед собой застывшим взглядом.
Некоторое время мальчик смотрит на него широко распахнутыми глазами, а потом чуть растерянно улыбается, кивая:
– Все хорошо, пап, я просто не совсем выспался.

Ложь.
Он это знает, но ничего не может поделать.

– Опять приступы? Почему ты меня не разбудил? – чуть хмурится Купер-старший, сдвигая свои очки в роговой оправе на лоб, и кладет ладонь на макушку, ероша его волосы.
– Нет, пап, честное слово, никаких приступов в этот раз.

А это почти похоже на правду. Ладно, засчитано.

– Не забыл свой ингалятор? – спрашивает отец, и Дейл отрицательно мотает головой, натягивая на голову капюшон. Папе совершенно необязательно знать о том, что его уже почти год не мучают приступы. А вот странных снов, что оккупировали его подсознание, хоть отбавляй.

– Может, все-таки на автобусе, Дейл? – окликает он мальчика уже на пороге, но Купер снова мотает головой, оборачиваясь:
– Да ладно, дождь почти закончился. Пока!

Почти правда. По крайней мере, он не барабанит так, как полчаса назад.

Ветер обдувает лицо, и Дейлу кажется, что еще немного, и он точно промерзнет насквозь – но так он хотя бы не слышит этот шепот, что перманентно звучит у него в голове все утро. Шепот, который он слышал во сне, но который так и не может толком разобрать.
Под колесами взрываются брызгами лужи, но Дейл и не думает притормаживать.
Ему кажется, что если он остановится, то этот шепот в голове перерастет в тот самый пронзительный крик.

Но остановиться все-таки приходится – благо что практически сразу мальчика словно коконом окутывает со всех сторон привычным гулом, который обычно с утра витает по всей школе.
Шепот, роящийся в голову отступает куда-то на самый дальний план, но Дейл чувствует, как внутри начинает скрестись колющий червячок тревоги.

Вроде бы, все, как обычно.
Те же самые люди, та же самая обстановка – тот же самый тычок от Лео в плечо, который чуть ли не сбивает Дейла с ног по пути к шкафчикам. Однако после смерти матери его достают гораздо меньше – пихнут в плечо, разве что, да обзовут «лунатиком» или «чудилой».
Купер не уверен, сколько еще будет действовать этот его негласный иммунитет.

Вроде бы, все, как обычно.
Но когда Дейл проходит в класс, где у них должен быть урок литературы, он тут же понимает, что именно не так.
Энни Блэкберн нет, хотя уже 8:15, а в это время она всегда уже сидит за своей партой – третья во втором ряду – и читает «Унесенные ветром». Или что-нибудь из Фицджеральда.

А сейчас Энни нет – хотя уже 8:15.
Дейл замирает на пороге класса, пока вокруг крутятся и снуют туда-сюда люди, пока его не отпихивают в сторону, потому что он стоит на самом проходе – и лишь тогда Купер сдвигается с места, но все так же не отводит взгляда от пустой парты.

Энни нет – и что-то подсказывает Дейлу, что это не потому, что она вдруг подхватила простуду.
Не потому, что у нее вдруг умерла тетя в соседнем штате – и пришлось резко сорваться на ее похороны.
Дейл отчаянно не хочет думать о том, что крик, который он слышал сегодня в своем сне – или же это все-таки было наяву? – принадлежал Энни.

Он садится за свою парту – позади и наискосок от парты Блекберн – и делает глубокий вдох.

Иногда сон – это всего лишь сон.
Но обычно не в его случае.

[AVA]https://i.imgur.com/68A12lR.png[/AVA]

Отредактировано Dale Cooper (2017-09-22 10:08:13)