i was a hero early in the morning
i ain't no hero in the night
Шаттердом грязнее и куда гуще населен, чем помнит Райли. Они больше не элита, не народные герои, они — доживающие свои дни оловянные солдатики, которых заменили Стеной и человеческой твердолобостью. Рейнджеры больше не последний рубеж, не герои с плакатов и ток-шоу в прайм-тайме. Так сказали чиновники, свернув программу. Они теперь не лучше их отправленных на свалку егерей. По крайней мере, Райли прекрасно разделяет ощущения раскуроченной Джипси — у него внутри механизмы налажены не особенно лучше. Если честно, у него внутри до сих пор пусто и мерзко, и тот, кто сказал, что время лечит, может засунуть себя вместе со своим оптимизмом в пасть к кайдзю. Туда же, куда отправились все пилоты третьей серии. Кроме Райли. Не что чтобы он чувствовал себя особенно живым. Хуже было только то, что он не был уверен, так ли заслуживает этого шанса.

Иногда, особенно в первые пару лет, его до позвоночника прошибало отчаянное желание сдохнуть вместе с Йенси. Потом пришло осознание, что в какой-то мере это действительно случилось. А за ним — глухое смирение. Райли не собирался возвращаться в программу егерей, не когда в его голове кровоточила и пульсировала открытая рана, а от одной мысли о входе с кем-то в дрифт тянуло блевать. Маршал Пентекост был совершенно иного мнения. Ему бы читать мотивирующие речи где-то со сцены, но вместо этого он явился по душу Райли и крепко схватил его за яйца разговорами о близящемся конце света и буквально открытым текстом предложил то, о чем он думал со стычки при Анкоридже — сдохнуть в егере. Потому что быть пилотом егеря — это всё, что умел Райли. В конце концов, между программой егерей и строительством Стены было одно ощутимое сходства — тут смерти освобождали рабочие места.

Райли чувствует эти взгляды — так дети смотрят на сломанную игрушку, которая когда-то была пределом их мечтаний, а теперь обвисла на сломанных шарнирах. Ему нет до этого дела. В Райли безразличие поделено с любопытством, и ни следа от того мальчишки, который щеголял кожаной курткой по аляскинскому шаттердому. Сейчас Райли кутается в свитера в Гонконге. Они стали такой привычной одеждой за время работы над Стеной, как и перманентный слой грязи на лице и руках. Кожаные куртки остались в прошлом, там же, где остался живой Йенси. И живой Райли. Он присмирел, затих, замер. В нём погасло что-то, что пылало ярче ядерного реактора Джипси. Сейчас от этого огня остались только полосы шрамов на левом боку, будто Джипси вплавилась в него, оставила свое клеймо. Райли заклеймен смертью брата, потерей второго пилота и дикой, ни с чем не сравнимой тоской. Йенси был тем, кто направлял его, кто остужал пыл дикого, вдохновленного драками и победами младшего брата. Слишком юного, чтобы воспринимать происходящее всерьез. Йенси был скалой, когда Райли был несущимся вперед потоком. Ему дали в руки огромную игрушку и сказали, что он может спасать людей и стать героем, и он опьяненный ринулся в бой. Им говорили, что они могут погибнуть — это предполагалось по умолчанию, — но никто не предупредил Райли, что он сдохнет в дрифте лишь для того, чтобы дотянуть до берега и продолжить жить. Смерть Йенси сломала Райли — пробрала до самого нутра, напугала, испортила красивую сказку, где он был героем в сияющем экзоскелете. И почему-то оставила с этим жить.

У Райли в голове боль, страх нового дрифта, обида, непонимание, злоба. В таком состоянии не входят в дрифт, но Райли не остается больше ничего. В шаттердоме он становится настолько живым, насколько это вообще возможно. Его девочка, его верная Джипси Дэнджер, потрепанная в той же степени, что и он, всё еще до одури красива, и место Йенси в ней всё такое же пустое. Все пилоты третьей серии мертвы, мистер Бэккет. Всё, что осталось ему от брата — это его воспоминания. Все, до последней секунды.

С Мако он чувствует неожиданное спокойствие, непонятно откуда взявшуюся, ошеломляющую готовность дать новому дрифту шанс, впустить кого-то в свое кровоточащее сознание, разодранное лапами кайдзю близ Анкориджа пять лет назад. У него нет выбора, и рано или поздно ему придется войти в кабину егеря и занять своё место, но с Мако это кажется не таким безысходным и мучительным, как с десятком потенциальных вторых пилотов до этого. Райли даже дрался с ними без особого азарта, как запрограммированный болванчик укладывался строго в норму ударов, а за этим укладывал на лопатки одного кандидата за другим. Между ними не было связи, между ними не было ничего даже отдаленно похожего на то, что Райли испытывал с Йенси. Ничего за последние пять лет не могло сравниться с тем, что было между ним и братом. А потом во время спарринга с Мако что-то произошло. Что-то хорошее. И Райли был бы рад обдумать это, нащупать внутри себя готовность вернуться в строй, желание этого, но в шаттердоме кроме Мако Мори есть еще один человек, вызывающий в Райли эмоции кроме апатичной готовность сдохнуть за правое дело.

Чак Хэнсен, как говорят, отличный пилот, и Райли надеется, что это так, потому что человек он на редкость дерьмо. И по какой-то причине считает своим долгом красоваться перед Райли своими самыми говнистыми душевными качествами. Старшему поколению хватает такта уважать скорбь Райли, уважать то, что он сделал, находясь одной ногой в могиле Йенси. Чака же, кажется, Райли бесит до зубного скрежета одним своим присутствием. Для него он та самая сломанная игрушка. И Райли плевать, что там Чак думает в свое свободное время, но тот никак не может держать это в себе, жаждет поделиться бесценным мнением. И постепенно начинает бесить Райли тоже. Райли хочется посоветовать Чаку потрахаться или заняться еще чем-то, чтобы его отпустило, но вместо этого уворачивается от удара, позволяя Чаку со всей дури оббивать костяшки о стену. Райли не хочет с ним драться, он вообще не видит смысла в его действиях, и раздражается от этого. За пределами этого шаттердома война, они рейнджеры, и пусть сейчас это уже мало что значит, но у них есть занятия поважнее. Но Чак, Чак Хэнсесн ведет себя как пубертатный подросток, у которого в голове сперма и моча вместо мозгов. Райли делает еще шаг в сторону, оставляя Чака ни с чем. Тот слишком зол, чтобы просчитывать свои удары, и Райли чертовски хотелось бы узнать, с каких херов его прошлое так по-живому задевает младшего Хэнсена.

— В чём твоя проблема, чёрт возьми? — Райли подставляет руку, чтобы блокировать еще один бесполезный удар. Чак задевает вскользь что-то внутри Райли. Своим глупым "облажался". Он прав. Райли облажался и не сдох вместе с Йенси. Нечего об этом напоминать. — Какая заноза в заднице не дает тебе спать спокойно по ночам?[NIC]Raleigh Becket[/NIC][AVA]http://sf.uploads.ru/YPIDS.jpg[/AVA][SGN]
the clever thing was to BREAK the rules and stay ALIVE all the same[/SGN]

i'm only human after all
don't put your blame on me

Райли кажется спокойным. Он не кричит в ответ, не огрызается, не бьет, лишь уклоняется и блокирует удары, не повышая голоса. На его фоне Чак что истерящий ребенок, которому родители отказались покупать в магазине новый игрушечный самолет. Но штука в том, что в Райли нет спокойствия. Его в нем не было никогда. Шебутной мальчишка, вдохновленный пилот Джипси, Райли горел сколько себя помнит, до лихорадочно блестящих глаз, до дрожащих рук. Он заражал этим, он дарил другим людям надежду потому, что сам не верил в возможность провала. Райли Бэккет не верил в смерть. А потом она пересчитала его ребра геометрически ровными линиями ожога, лизнула шею, плотно осталась в голове. И Райли сейчас не спокоен. Ему просто плевать. И Чак прав — он чертовски прав, с таким настроем не входят в дрифт, нельзя выходить на бой, когда тебе плевать, сдохнешь ты или дотянешь до берега. Рейнджеры и без того не больше чем пушечное мясо Объединенных Тихоокенаских сил после закрытия программы. Не то чтобы Райли плевать на происходящее вокруг, он не живет на автомате и не тонет в апатии, но его определенно не волнует будущее. Сдохнет он или выживает на следующей высадке. Когда-то не веривший в смерть Райли Бэккет теперь видит ее повсюду.

Людям хватало такта молчать. Людям хватало уважения отворачиваться от сломанного Райли Бэккета. Они давали ему время прийти в себя, а потом время быть таким жалким, каким он хотел быть. Но Чак Хэнсен, видимо, не знаком ни с тактом, ни с сочувствием. Он вообще слабо знаком с понятиями человеческого общения, и Райли может понять — выросший в шаттердоме он умеет драться и жрать. И с горем помолам говорить. Но при всем при этом в Чаке есть то, что когда-то горело в самом Райли. В них с Йенси. И погасло, когда пустой гроб накрыли американским флагом. Они оба бесполезны без егерей, вышвырни их за пределы шаттердома, и они окажутся жалкими ничем. Только вот Райли сейчас на это абсолютно и восхитительно плевать. Он очень уважает Геркулеса и старается уважать то, как тяжело ему было воспитывать Чака в казармах. Но Райли преследует ощущение, что тот испытывает вину перед сыном за то, где тот вырос, и поэтому щадит чаще, чем должен. Пытается относиться с пониманием. Впрочем, не Бэккету его судить. Зато Чак любит разбирать чужие полеты, и, видимо, проблемы Райли его волнует побольше своих собственных. А зря. Плещущемуся в его голове дерьму следовало бы уделить внимание.

— Маршал попросил меня вернуться потому, что не верит, что тебя и твоей дурости, компенсирующей, видимо, размер члена, будет достаточно, чтобы удержать кайдзю, — Райли понимает, что опускаться до уровня Чака — плохая идея, но ничего не может с собой поделать. — А еще потому, что, в отличие от тебя, едва пилотирующего егерь под надзором папочки, я дотянул свой в одиночку.

Чак с упорством животного тянет свои руки туда, где печет и зудит. Где ожоги, оставленные экзоскелетом, покрываются волдырями, и Чак лопает эти волдыри, вскрывая раны Райли. Делая больно. Хэнсен тянется не к Райли, не к его ошибкам, взлетам и падениям, он добирается до того, что принадлежало и Йенси тоже. Добирается до чего-то внутри Райли, не объятого смертью и страхом. Святого. Неприкосновенного. Сохраненного Бэккетом со времен последнего дрифта. Когда он был в голове Йенси и чувствовал всю жизнь, что бурлила в нем, слышал единым набатом каждое ласковое и насмешливое "мелкий", которое он когда-либо произносил. Последний момент, когда Йенси был живым, прежде чем его крик прошелся болью по каждому осколку памяти, затапливая кровью и диким ужасом каждый из них. И Чак не имеет права туда заглядывать. Чак не имеет права прикасаться к воспоминаниям о Йенси. Он всего лишь зарвавшийся щенок, которому голову вскружила слава и парочка телеэфиров. Райли чувствует на зубах металлическое послевкусие, будто его рот наполняется кровью, и сжимает челюсть так сильно, что становятся видны проступающие желваки.

Слепая агрессия Чака заразительна.

Хэнсена будто лихорадит. Он не знает, куда девать себя от злобы, и Райли уверен, что ему плевать на Мако. Дело не в ней. Дело в нем. В Райли Бэккете, который вернулся в шаттердом пережеванным кайдзю призраком, карикатурой на Райли-звездного-мальчика, Райли, который улыбался с экранов телевизоров и раздавал автографы, который будто был богом в лоб поцелованным — всегда возвращался из боя. И тогда, в Анкоридже, он все еще был той надеждой. Тем звездным мальчишкой. Ведь он выжил. Он совершил невозможное — один закончил бой и вернулся на берег, сделал то, что убивало других людей. Что должно было убить его. Но не егерь всей тяжестью давил его к аляскинскому дну, а оглушающая пустота рядом. Смерть Йенси не давала ему вздохнуть, сделать шаг, пока его голос звал его к берегу. Это была не просто потеря. Не просто тоска. Эту смерть Райли почувствовал каждым синапсом, задействованным в дрифте. Она прошила его насквозь, противным звоном в ушах преследуя до сих пор. И никто, включая Чака Хэнсена, не смеет говорить, как следует после такого жить. И следует ли вовсе.

Райли буквально слышит, как щелкает спусковой крючок, как пульсировать начинает в голове что-то горячее и злое. Обозленное. На то, что Чаку хватило наглости устраивать тут эту сцену. И говорить о Йенси. Бэккет двигается быстро. Пользуется эффектом неожиданности, срываясь с места, за долю секунды кривясь в злой гримасе. Он хватает Чака за грудки и впечатывает в стену, надеясь как следует приложить затылком о кованую облицовку коридора, чтобы выбыть хотя бы часть дурости, что в нем засела. Что-то подсказывает Райли, что с таким характером, бить Чака должны были часто. И это не помогало.

— Я не герой, — выплевывает Райли ему в лицо, встряхивая. — Это ты у нас любимец публики под папочкиным крылом. А теперь отъебись от меня.[NIC]Raleigh Becket[/NIC][AVA]http://sf.uploads.ru/YPIDS.jpg[/AVA][SGN]
the clever thing was to BREAK the rules and stay ALIVE all the same[/SGN]

Чак вводит Райли в ступор. У него будто нет никаких представлений о границах, ограничениях и тормозах. О людях. Чак иногда напоминает ему того, что знает о человеческом общении только из теории, и ту в него с недостаточным старанием вбили. Райли привык к сочувствию, жалости, молчаливому осуждению, безразличию, он привык к человеческим реакциям, и совершенно не привык к Хэнсену. До Анкориджа Райли бы посмеялся ему в лицо, горделивый мальчишка, тогда его бы не пришлось пинать как старую псину, чтобы добиться какой-то реакции. Анкоридж превратил Райли в совершенно иного человека, который не знал, зачем вернулся в программу. Чтобы сделать что-то правильное или чтобы, наконец, сдохнуть вслед за Йенси. Чаку хватает наглости дотянуться до того, что еще не успело задеревенеть и начать отдавать душком. Райли цепенеет на секунду, глядя перед собой распахнутыми от эмоций и удивления глазами. Отпускает почти ворот футболки Хэнсена, да тот не позволяет отстраниться.

У Райли перестают раздуваться от раздражения ноздри, и на долю секунды на его лице появляется растерянное выражение щенка лабрадора, впервые столкнувшегося с роботом-пылесосом.

— Выблядок, — неубедительно огрызается Райли, не говоря ни слова в ответ на предложение Чака, которое просто не могло быть произнесенным всерьез.

Райли не знает, за что огрызается на Чака — за то, что тот настолько невыносимо раздражающий, что, даже получив пинка, не может никак осознать, что его рот будет куда полезнее, если он будет в него исключительно есть, или за то, что на какую-то долю секунды эта идея кажется Райли стоящей. А ему очень давно ничего в этой жизни таким не казалось. Райли чувствует себя мальчишкой, который дерется в коридоре школе, пока не увидит учитель и не позвонил родителям. Но чувствует.

Райли знает, где-то в глубине души он знает, что должен вызывать у себя злость и раздражение. Тем, каким безвольным он стал, как опустил руки, как сдался боли и страху. Как позволил себе бросить егерей потому, что Йенси бросил его одного на этом свете. Несколько лет назад Райли бы сам дал себе пинка, он бы сказал "прекрати наматывать сопли на кулак и вставай!", явно намекая на то, что сейчас Райли валяется лицом в дерме. Нынешний Райли бы даже спорить не стал. Он мечется между ощущением, что он подвел Йенси тем, во что превратился и не вернулся снова в рейнджеры, и тем, что подвел его своим выживанием. Не смог довести дело до конца: не сдох и не выжил, завис в пограничном состоянии. Бесполезный. Райли мог сколько угодно обманывать себя тем, что ему нельзя в дрифт ради блага второго пилота, которого ждет месиво, оставшееся после Анкориджа, а не тишина. И вряд ли предложение Пентекоста значило то, что Райли такой бесценный кадр обороны. Едва ли. Кто седлает хромую лошадь на важные скачки? То, что Райли здесь значит только то, насколько глубоко в заднице находится человечество. Насколько глубоко, что пилот, который боится дрифта — лучшее, что у них есть.

Райли понимает, что его оскорбления в сторону Чака — ложь. Сейчас Чак лучший пилот, чем он. По крайней мере потому, что у него есть егерь и второй человек в кабине, а Райли слишком хорошо помнит пустоту по правую руку и то, каким тяжелым егерь оказался, потеряв вторую опору, как опустился всем весом на его плечи и сломал. В щепки разнес. И почему-то не убил. Мертвому Райли Беккету было бы проще. Он остался бы героем, кумиром, звездой шаттердома. Павший в бою герой, свою жизнь отдавший за мирный сон всех жителей Земли. Райли не хочет признаваться, что иногда ему кажется, что он и без своей жизни отдал слишком много за этот мирный сон, а сам так его и не получил. И этим своим состоянием он бесит Чака. Йенси бы поднял Райли на смех за то, как он оцепенел весь так, услышав от Хэнсена нечто выбивающее из колеи. Йенси бы поднял его на смех хотя бы за то, что он сбежал с самого важного поля боя из всех — со своей собственной болью и страхом. Йенси бы... определенно не одобрил то, как Райли похож на забытое домашнее животное, спящее на одежде хозяина, который никогда не вернется.

Чак не вызывает в Райли той робкой надежды, что Мако во время их спарринга. Чак вообще не вызывает в Райли ничего хорошего и светлого. Но, может, ему это сейчас и нужно. Встряска. Пинок. Плевок в лицо. Райли Беккет больше похож на отрыжку кайджзю, чем на рейджера, и его должно это раздражать в той же степени, что и Хэнсена. Кумир, павший так низко. Райли почти смешно от слов об автографе. Он не знает, сарказм ли это, очередная попытка задеть за живое, или правда, прорывающаяся на поверхность, потому что контролировать то, что он говорит, Чак определенно не умеет. Неужто тот смотрел интервью с братьями Беккетами? Весь мир, конечно, смотрел, но Чак — мальчика с огромными проблемами когда-то был в числе тех, кто вешал на стены плакаты с пилотами Джипси и, видимо, слишком долго их рассматривал. Это не пошло ему на пользу.

— Если мой член — это единственное, что может заткнуть тебя, то я готов попробовать.

Райли говорит прежде, чем думает. Он продолжает идти на поводу у Чака, играть по его правилам. Он не знает, почему говорит это — чтобы осадить Чака, чтобы продолжить этот абсурдный диалог, чтобы тот отпустил его руки или чтобы сильнее сжал пальцы. Райли чувствует, как его грудь обжигает раздражение, растерянность, злость, и ни одна эта эмоция не связана сейчас с Йенси. Это звучит почти так же, как вытащенный в одиночку егерь. Райли не до конца понимает, что Чак говорит всерьез. Райли не до конца уверен, что так уж шутит в ответ.[NIC]Raleigh Becket[/NIC][AVA]https://68.media.tumblr.com/9b813f2b068bc8dbfecbeacafaba2c26/tumblr_oac7uey4G91rrv6u6o2_400.gif[/AVA][SGN]
the clever thing was to BREAK the rules
and stay ALIVE all the same[/SGN]