ВРЕМЯ БЫТЬ СИЛЬНЫМ, ДА СИЛЫ НЕ ТРАТИТЬ
ВРЕМЯ БЫТЬ В О Л Ь Н Ы М, ДА ВВОЛЮ ТЕРПЕТЬ

Человечество вечно смотрело на звёзды. В маленьких умных глазах небосвода примитивные, глупые люди искали Таинство и Ответ, но чем больше вопросов было задано небу, тем больше загадок оно разбрасывало перед нашей цивилизацией. Маленькой. Юной. И, словно алчный подросток, к моменту совершеннолетия успевшей наглотаться дури, просадить все деньги и остаться с пустым карманом на попечительстве родителей. Не каждый подросток признается в том, что и сам он искал совета у газовых гигантов за сотни тысяч световых лет от его мира. За сотни тысяч чуждых реальностей. Времён. Люди не меняются.

Мы смотрели наверх и не видели того, что зиждется под нашими ногами. Мы рвались к солнцу, не познав бездны, укрывшей аквамариновым покрывалом большую часть нашей маленькой, юной планеты. И тогда бездна начала познавать нас.

* * *

Шаттердом в Анкоридже — неуютное место. Океан, соль, температура ниже нуля — в худшие годы на Аляске бывало от -40 до +30 °C, но даже температура не удручает так, как это делает соль. Анкоридж пахнет свободой и океаном, Анкоридж пропах рыбой — даже снег в этом русском уголке Америки кажется солёным настолько, что кожа дубеет на хлестком морозе, пропитывается колючим ветром и океаном. Зимой в Анкоридже совсем швах.

Правительственная вертушка садится на посадочную площадку, что уже замело мелкой жесткой позёмкой, бросая в лица снующих ребят в рыжих спецовках острые мелкие льдинки, солёное застывшее море — маршал Пентекост привычно хмур и строг, скуп на движения. Мако встречает начальство кивком головы. Сегодня в холодных глазах героя войны Мако Мори видит то, что очень не хотела бы видеть — растерянность, смятение, легкий налёт гнева. Егери такого не прощают. Что хуже — такого не прощают политики.

* * *

Они пришли из кобальтовой глубины, из вскипевшего и замерзшего ада, из той глубины, где и планктону выжить — задача не из легких. Они пришли оттуда, где дна уже не существует и начинается чужое небо. Синее, что наш океан. Бесконечное, что голубой простор над нашими головами. Штормовое, предгрозовое — хмурое. Небо — бронзовый купол, да с пурпурным разрывом.

Первого назвали Вторженцем. Нарушителем границ. Первый был пробой пера, своеобразным черновиком — I категория, порядка 2700 тонн в весе и ста метров от кончика топороголовой морды до кончика хвоста, — уродливое порождение Антверса, параллельного измерения иных законов и правил игры, эта тварь в считаные часы указала нам на наши ошибки. Мы зря не смотрели под ноги.

* * *

Раньше Аляска была местом свободного оружия и крепкой, высокооктановой выпивки, теперь Аляска — дом больших машин, не терпящих соли и безответственности. Два десятка егерей, охотников на монстров, непобедимых и устрашающих титанов — каждый из них уникален и обладает своим нравом — под одной крышей на Аляске расквартировалась целая армия механических богов. После две тысячи пятнадцатого года фраза “deus ex machina” стала чересчур символична.

Однако без человека егерь — лишь машина, груда металла с умной начинкой — беззащитное вложение миллиардов долларов и десятков тонн ценных материалов, очертаниями смутно напоминающее человека. Егерь без пилота — экономический груз двести. А пилот без напарника — либо герой, либо самоубийца.

Стакер Пентекост однозначно герой, хотя что-то от самоубийцы в этой горе мышц в строгом темном костюме всё же проглядывает. Только самоубийца мог отдаться на откуп своре власть придержащих со всего света, на фоне грядущего апокалипсиса потерявших ориентацию в политическом пространстве. Только самоубийца мог дотащить на себе две тысячи тонн стали и электроники, задыхаясь от радиоактивного фона и психологической нагрузки. Только самоубийца способен пилотировать егеря в одиночку.

* * *

Шесть дней потребовалось человечеству, чтобы остановить первого монстра. Но он был только первым из десятков. Сотен. Он был предвестником гибели и началом конца. Толстая шкура, острые когти — эта тварь насмехалась над жгучими укусами стратегических боеголовок и шутя громила города, вытаптывая себе лежанку на горах человеческих тел. Тем августом две тысячи тринадцатого человечество узнало, что ему некуда бежать.

Мы зря полагали, что мёртвая тварь оставит нас в покое — погибший монстр, успевший за своё недельное существование отнять сотни тысяч, миллионы жизней, после своей смерти оставил ядовитое наследие, флюоресцентной синей жижей разлившееся по венам-течениям мирового океана. Последствия были катастрофичны, но для нас это было только началом. За первой появилась вторая тварь, за второй — третья. И для того, чтобы одолеть монстров люди создали своих монстров.

* * *

– Давно она очнулась? — маршал смотрит в зеркальное окно палаты медотсека, не знавшего клиентов, окромя, разумеется, растяп механиков, с самого своего открытия.
– Порядка десяти минут назад, — следует сухой ответ с ярко просвечивающим сквозь кембриджский английский японским акцентом. Мако привычнее родной язык.
– Кто она?
– Базы данных Интерпола, ФБР, ЦРУ, МИ-6, ФСБ, а также ТСО не выявили совпадений, — мисс Мори привычно сверяется с  планшетом, скользнув взглядом по ровным строчкам мелкого почерка. На середине страницы карандаш сломался и отчет остался недописан. — Предвосхищая вопрос о ее происхождении, отмечу, что она человек на все сто. Ни пылинки неизвестного нам вещества.
– И ни грамма монстрячьей крови, — доктор Гейзлер обладает чудесным талантом восторженно появляться там, где не просят, тогда, когда не следует — Мори уже привыкла. Появление Ньюта заставляет чуть дрогнуть уголок губ — не больше. За зеркальным стеклом девушка под тонкой простынёй бьётся не в агонии — во злобе.
– … У нее есть шрам на шее — странный, очень аккуратный.. Возможно какие-то экспериментальные медицинские технологии, однако сканирование не выявило никаких рубцов на спинном мозге или дефектов позвоночного столба, — Мако делает пометку на листе и коротко скашивает взгляд на Пентекоста. Маршал, что пасмурное небо, смурной ураган.
– Доктор Гейзлер, мисс Мори, за мной.

* * *

В апреле две тысячи пятнадцатого всё изменилось. Из беспомощных бесхребетных созданий мы стали расой, отстаивающей право на жизнь. Мы пили воду, зная, что она таит в себе чудовищ. Мы смотрели в прежде такое незнакомое и холодное небо, но боялись провалов в земле. Нашим чувством уюта стали тонны металла и электроники, нашим сердцем стал ядерный синтез, а нашим покоем — тишина дрифта. Мы забыли полёты во снах.

А потом, за чередой оглушительных побед пришла тревога. Кайдзю, мы назвали их так, появлялись всё чаще и становились лишь сильнее. Пока егери держали строй было не страшно. Пока пилоты были героями эпохи мир спал спокойно. Угроза воплотилась в детских игрушках. Страхи стали сказками на ночь. Мы адаптировались и совершили ту же ошибку, какую совершали миллионы людей до нас. Мы расслабились и поверили в скорую победу.

И в две тысячи двадцатом году у побережья Анкориджа егерь третьего поколения, пилотируемый братьями Беккет, впервые в истории человечества потерпел поражение. Нет-нет, не полное разумеется — иначе бы Мако Мори ныне не стояла у изголовья больничной койки девушки со шрамами от разодранного нейромоста на руке и груди. Нет. Бродячая угроза одолела выходца из разлома, но потеряла одного пилота в клыках монстра. А второго потеряла в самом что ни на есть прямом смысле.

* * *

– Леди, я маршал Стакер Пентекост и у меня есть ровно двадцать минут, чтобы узнать кто Вы и откуда, прежде чем меня с дерьмом сожрёт Совет Тихоокеанских Сил Обороны, — Мако касается пальцами клапана капельницы с сильным морфином, чуть увеличивая подачу — девица, чудом оказавшаяся на месте Райли Беккета, нужна им живой. Хотя бы до тех пор, пока её принадлежность не будет установлена.

Маршал присаживается на край табурета и пристально изучает девчонку — хрупкая, возрастом авось помладше Райли, очевидно измождённая. Пускай в него бросит камень тот, кто верит, что она способна была дотащить егеря на своём горбу из десятикилометровой прибрежной зоны — Пентекост многое в своей жизни видел, о многом знает и пришельцами из других миров его не напугаешь. Если только эти говнюки не мимикрируют под людей.

Пиками на мониторах Гейзлера вспыхивает выравнивающиеся линии показателей, затухает истерика красных тонов — дисплеи вновь обретают приятную во всех отношениях желтизну. Под тонкой простыней неизвестной — промокшие от крови повязки. Под бинтами и хирургическим пластырем — геометрически ровные, параллельные царапины глубиной в пару тройку сантиметров. Словно раскаленным ножом по маслу — разрыв нейросвязи это не просто блэкаут мозгам, это физическая травма, нескончаемая боль и пульсирующее сознание. Как с такими порезами пилотировать увечную машину — вопрос открытый. Как это оказалось под силу девице-самозванке — вопрос, который Пентекост не поднимет, даже если ему доплатят.

– Назовите себя. Возраст, имя. Место рождения, — Мако за плечом начальства уважительно молчит, хотя предпочла бы, если маршал занимался вопросом политики, а не допросом пленных. И дело вовсе не в одобрении или неодобрении — под усталым и слегка нетерпеливым колючим взглядом Пентекоста временами неуютно даже ей. Впрочем, это уже вопрос третьего толка — вскоре всему шаттердому держать ответ перед инвесторами. А люди большой руки не любят пространных фраз и пропадающих вложений. Братья Беккеты — бесценное вложение человечества. Были таковым, по крайней мере, до того, как одним закусил кайдзю, а второй сгинул в небытие. Вместо Райли в экзоскелете нашли… её.

– Можете не молчать попусту, мисс. Вы говорите на нашем языке, а я говорю еще на десятке других, включая два мёртвых.

[AVA]http://i.imgur.com/YRwxCXE.gif[/AVA]
[NIC]miss mori[/NIC]

ЕСЛИ ПРИБЛИЖАЕТСЯ У Р А Г А Н, ТО ЛУЧШЕ УБИРАТЬСЯ С ЕГО ПУТИ
НО КОГДА ТЫ В ЕГЕРЕ, ТЫ МОЖЕШЬ ДАТЬ БОЙ УРАГАНУ И ПОБЕДИТЬ

Егерь потрясающее существо — не человек и не машина, нечто среднее на грани меж первым и вторым. Егерь не способен мыслить отдельно от человеческого разума, но способен держать удар такой силы, какая сметает людские города в мгновение ока. Егерь — вторая шкура, третье сердце, рука поддержки — солёная живая сталь, чутко реагирующая на каждое движение, каждую мысль, всякое чувство. Гигантская живая машина — единственное, что отделяет человечество от апокалипсиса. Легион бескрылых ангелов-охотников, маленькая армия сопротивления. Егерь — человеческий страх, ставший человеческой силой.

Мы издревле боялись, что придут они. Наша мифология рисовала их разными — большими и маленькими, злыми и относительно добрыми, но чаще всего приписывала нашему страху человеческое лицо. И мы поддавались, исправно боялись того, что они будут похожи на нас. Чем больше становился наш страх, тем кошмарнее существа появлялись на стенах пещер, гробниц, похоронных и тронных залов. В попытке не бояться самих себя мы приписывали им черты животных и знакомых, но непонятных явлений — и всё равно они хранили тень нашего сознания. Мы боялись того, что однажды не поймём кто свой, а кто чужой.

А потом с развитием технологий человеческий страх шагнул на новую ступень — мы продолжали бояться себя и похожих на нас, мы рисовали их серыми, тощими, мы рисовали их жестокими и валящимися с неба, точно осенний град — мы боялись их развития. И боялись того, что они сплавят себя с так и не понятой нами, не освоенной до конца, не принятой машиной. Существо без сердца и души, с остывшими глазами и чертами человека — похожее на нас, сливающееся с нами в толпе, но механическое изнутри, железное, не_живое. Органика, поделившая шкуру со сталью — умная, как мы, теплая, как мы, сильная, сильнее нас, во много раз сильнее, быстрее, хитрее — этот страх стал паранойей. Напомнить?… Терминатор, Звездный крейсер Галактика, Я - Робот — наша культура живописала ужасом пред лицом того, что было создано нами, но не было нами понято.

А потом они появились. Не похожие на нас, огромные, просоленные тихоокеанскими течениями и хлёсткими ветрами, со шкурой много толще, чем та, которую способен пробить взрыв или пуля. Наш страх перед неизведанным всегда был велик, но кайдзю не прятались среди нас, не таились, они били в лоб, напрямую — это было и есть столкновение грубой силы. Мы не боялись вторженцев так, как могли — мы осмелели, увидев надежду. И из плоти и крови своих самых сокровенных страхов мы создали егерей.

Машина, поделившая разум и тело с человеком. Даже не так — машина, поделённая разумами двух человек, слившихся воедино ради того, чтобы дать бой стихии. Когда-то (и относительно недавно) это сочли бы за богохульство и ересь, но у человечества не было иного шанса на выживание. Многотонная оболочка с радиоактивным сердцем и нервной системой из тончайшей электроники, управляемая совмещенным разумом двух пилотов — быстрее, умнее, не сильнее, но наравне со вторженцем по грубой силе егерь мог противостоять инопланетному тарану. Машины стали искуплением. Люди, способные вести машину в бой, стали героями.

Поэтому, когда в разодранном на части егере на побережье Аляски неподалеку от Анкориджа нашли не легендарного Райли Беккета, не его брата Йенси, а девушку не старше двадцати лет от роду, нашедшим её людям стало особенно страшно. Райли пропал, а Йенси в буквальном смысле пошел на корм монстру — и это было первым случаем, когда хвалёная железная махина, созданная безумием войны, подвела своего человека, пилота. Йенси выдрали из капсулы, точно опухоль, точно гнилой орган из податливой и беззащитной человеческой плоти — Райли остался среди солёного холодного океана один. И до тех пор пока тварь дышала — дышал и Райли. Его слышали по ту сторону канала связи — тяжёлое, сбившееся дыхание, скрипящие от давления жилы, ненависть, клокочущая рыком в горле — Райли Беккет сражался не за человечество и не за свою жизнь. Райли мстил за брата.

А потом всё оборвалось. Дрифт — это тишина, но тишина успокаивающая, мягкая, обволакивающая точно морская вода в наполненной штилем бухте. Шипящая тишина на линии связи — верный признак ошибки, опасности, — а после того, как монстр третьей категории пошёл ко дну, травя морскую живность радиоактивной ядовитой кровью, канал связи уже не оживал. Райли вложил в последний выстрел всё, что осталось в стальных мышцах егеря, всё, что осталось в нём самом, после того как из прочной, крепкой сцепки двух функционирующих на пределе возможного и невозможного разумов пропал отклик его брата. И видимо именно тогда, в гнетущей тишине исступлённого сердцебиения с Райли Беккетом случилось что-то, что привело в этот мир Мэлани Страйдер.

Мэ-ла-ни. Мэлани. Мэл. Имя слегка скользящее, шелковистое на мягком перекате — Мако сложно его усвоить и повторить. Её родной язык отрывист, резок, не знает легких переходов любимого европейцами полузвука “л”. Мэлани Страйдер — девочка двадцати двух лет от роду, прикованная к больничной койке. На Мэлани — глубокие шрамы от разодранного нейромоста и печать непонимания от слов, застывших в воздухе сомнительной взвесью.

– Аризона? — переспрашивает Мори, но уже не у гостьи из чёрт знает какого мира, а у маршала Пентекоста, чьё лицо показательно отображает желание загнать Страйдер под ногти с дюжину игл, лишь бы девица перестала бессовестно врать. Мако говорит на другом языке — языке, который не понятен ни Мэлани Страйдер, ни доктору Ньютону Гейзлеру, ни застывшему в дверном проходе гению математики — Герману Готтлибу. Мако говорит на другом языке, потому что если Мэлани не человек, то это сомнительно ненадолго убережёт их секреты от чужой расы. Мако очень хочет, чтобы Мэлани была просто человеком. — Маршал, после нападения Хаммерхэда на Финикс в две тысячи семнадцатом в Аризоне уровень радиации повыше, чем в реакторе Джипси — кайдзю разрушил резервуары захоронения ядерных отходов, там карантинная зона вот уже как три года…

Мако смолкает столь же резко и отрывисто, переводя взгляд на Страйдер — либо девица лжёт, а скорее всего она лжёт, либо им в срочном порядке нужна спасательная группа. Либо, и в это Мори не хочет верить совсем-совсем, Мэлани Страйдер не из этого мира. И тогда, возможно, Мэлани Страйдер — шпион, которого следует расстрелять на месте. Во всяком случае, именно это посоветуют сделать люди с железными, что мышцы егерей, лицами из Совета Сил Обороны.

– Гейзлер, Готтлиб — проведите ей полное сканирование, трижды проверьте на чужеродный геном, — сухо бросает Пентекост, поднимаясь и нависая угрожающе смурной тучей над гостьей аляскинского шаттердома, — мисс Мори, — здесь маршал переходит на знакомый ей японский, — …выбей из неё всё дерьмо до капли — если это Райли, но с помутившейся памятью и бабским телом, то он нам нужен, в противном случае…

Впрочем, герой войны может не заканчивать — мисс Мори и сама жаждет узнать правду, её выдает легкая дробь пальцев по оборотной стороне планшета. Маршал Пентекост — приёмный папа девочки Мако из разрушенного войной города, — научил Мори смотреть и говорить на любом наречии так, чтобы знание языка оппоненту вовсе не требовалось.

Когда за героем войны с тихим шипением закрывается герметичная перегородка медотсека, наедине с Мэлани остаются трое — два доктора-ксенобиолога и одна капитанская дочь — Мако с глубоким вдохом меняет лист в планшете и опускается на стул, прежде занятый Пентекостом. Мако устала бояться и, на самом деле, бьющееся в ее голове опасение о том, что мисс Страйдер — мимикрирующий кайдзю, вызывает не более чем монотонную мигрень.

– Мэлани, — она начинает вполне дружелюбно, хотя и после некоторой неоправданной задержки — взгляд цепляется за разукрашенные узорами руки Гейзлера над приборами сканирования и застывает на фигуре математика, активно перебрасывающегося с первым не то руганью, не то гипотезами — немецкий на слух Мори не различает, — ситуация патовая. От Ваших ответов зависит Ваша дальнейшая судьба.

Если Мэлани Страйдер, девочка двадцати двух лет без опыта и навыка пилотирования, смогла в одиночку дотащить егеря до побережья Анкориджа по штормовой воде, да в глухую ночь — она нужна им. Здесь, сейчас, кем бы она ни была и о каких бы “выживших” не говорила. Война уравнивает в правах, война ценит не по имени и званию, а по таланту — войне нужны сильные. И если Мэлани сильнаа — ей фактически не о чем беспокоиться.

– Три года назад на штат Аризона было совершено нападение. Вы знаете об этом? — Мако на секунду смолкает и следит за лицом гостьи, — Монстр второй категории под кодовым именем Хаммерхэд в ходе боя, длившегося четыре часа, сравнял Финикс с землёй и продвинулся вглубь штата. Выстрелами стратегических зарядов были разрушены оболочки резервуаров с ядерными отходами. Уже больше трёх лет Аризона — карантинный объект, где не выживет ни одно разумное живое существо.

Мигнувший алым глаз сканера с тихим жужжанием начинает свою работу и Мако застывает, вспоминая, — тварь, протоптавшая на месте Финикса радиоактивную токсичную дыру, не была настолько опасна, насколько молод и юн был один пилот из пары, управлявшей егерем. Многочисленные жертвы и заражение — дело рук человека, не только монстра. Это отрезвляет.

– Вы упомянули о том, что Вам двадцать два, — отмирает Мори, делая строгую пометку в планшете и поднимая глаза на расцарапанное лицо гостьи — она колеблется в размышлениях не больше секунды. Отложив в сторону карандаш, Мако касается тампоном с анестетиком разбитой брови Страйдер, стирает сукровицу и подспудно ловит себя на желании освободить девчонку, бьющемся о железный приказ Стакера Пентекоста, — год Вашего рождения — 1998?

В повисшей неудобной и неловкой паузе слышно, как отстукивает реле сканера, как живёт своей отдельной жизнью анализирующая машина — Мако привыкла к дыханию техники над ухом и её это не смущает. Её смущает испуганная и растерянная самозванка, её смущает человек, девчонка, если верить словам которой, способная спасти человечество от неминуемой гибели. Её смущает невольный страх перед тем, что Страйдер — дитя иного мира. Враждебного ли? Заметно, что саму Мэлани это смущает не меньше.

– С долей вероятности можно предположить, что всё сказанное этой леди — чистая правда, — нервно нарушает тишину немец и сипло глотает воздух, сгустившийся точно желе — каждый уже знает, что именно озвучит Готтлиб, но ни Мако, ни Ньют, ни, кажется, сама Мэл не желают верить в услышанное, — математически это допустимо. Она может быть гостьей из другой Вселенной.

И теперь для них всех это значит лишь одно — второй разлом может открыться где и когда угодно.

[AVA]http://i.imgur.com/Usg33Kq.gif[/AVA]
[NIC]miss mori[/NIC]

_
WE'RE INSANE BUT NOT ALONE YOU HOLD ON AND THEY’RE GONE

Представьте себе планету. Вашу, нашу теплую гостеприимную планету. Третья от солнца, средняя по размерам — у нас тут, знаете, ни горячо, ни холодно, — у нас восхитительный климат. Когда-то был. Миллионы лет назад? Даже чуть позже, пожалуй, — сразу после кипящих адских котлов терраформы и до того, как человечество решило, что оно есмь альфа и омега, венец творения мироздания и высшее существо во Вселенной.

Высшее существо во Вселенной, выкарабкивающееся из материнской утробы что не сформировавшийся червь, задыхающееся, если его же пуповина обернётся вокруг шеи, умирающее, не успев сделать вдох, глотнуть воздуха — чистого воздуха Вашей, нашей планеты. Высшее существо во Вселенной, имеющее всего на пару хромосом меньше, чем клубень картофеля, и близко породнившееся с примитивными бактериями. Хотя, справедливости ради, заметим, что эти же примитивы — наши прямые предки и кабы не их механизм выживания, плавать нам с Вами нынче в питательном бульоне не совсем осознавшими себя белками.

Высшее существо во Вселенной, с истерией шестилетнего школьника, с пылом новорожденного котенка познающее звёзды, задающее вопросы, не получающее ответов. Высшее существо во Вселенной, жаждущее иного мира, не узнавшее до конца свой. Высшее существо, абсолют, вершина творения — ищет спасения у кипящих котлов далекой Преисподней ещё не родившихся планет, но не заходит глубже, чем по пояс в воду собственной. Высшее существо, величайшим достижением которого является круглосуточная  служба доставки пиццы, гнущийся в кармане многофункциональный планшет, созданный исключительно для поиска порно в интернете и комфортного времяпрепровождения в уборной, и, разумеется, спутниковое ТВ. До мозга костей пропитанное тем же порно.

И разумеется, высшее существо во Вселенной, не допускающее ошибок. Вырубка лесов? Неважно, восполнимый ресурс. Застройка территорий? Не дурите голову, людям необходимо где-то жить и что-то есть. Критический уровень загазованности в крупных городах? Озоновые дыры? Парниковый эффект? Таяние арктических ледников? Необратимые климатические изменения? Бросьте, Вам что, жить стало хуже от лишней озоновой дыры над Антарктикой? Оформляйте ипотеку на загородный домик в уютном посёлке городского типа — никаких озоновых дыр и глобальных потеплений. Пожизненная гарантия.

Нацепив солнезащитные очки, облив изуродованное жировыми складками лицо кремом с высоким UF-фактором, высшее существо во Вселенной победоносно выезжает на скутере в гипермаркет, построенный на костях амазонских джунглей. Представили? Если затрудняетесь, загляните в зеркало.

Всё, что Вы знаете, всё, что Вы еще только намерены узнать, что узнаете на исходе земного срока — толика звездной пыли бесконечного мироздания. Человек — низшая форма жизни — вдыхающая кислород, выдыхающая углекислый газ, — бесплатное приложение к амазонским лесам, не более чем осознавшая себя стафилококковая палочка. К слову, вредоносность, вернее мразотность характера человечеству досталась, вероятнее всего, именно от таких маленьких засранцев.

Когда появились кайдзю, среднестатистический венец творения матушки природы не нашёл в себе сил слезть с электроскутера и перейти на бег, чтобы выжить в апокалипсисе надвигающихся разрушений. Спросите меня сколько страдающих ожирением, ленью, глупостью, аутизмом, лудоманией, пристрастием к электронным девайсам и прочими прогрессивными заболеваниями XXI века погибло в первом нападении?

Спросите меня, чего мы не знаем о кайдзю. Спросите меня, почему мы искали угрозу в небе, а нашли её под ногами. Быть может, спросите Вы, мы можем отравить их? Можем отгородится от них? Можем убежать от них? Спросите меня и я Вам отвечу.

Планеты условной зоны Златовласки — редкое явление. Ближайшая из них, Кеплер 22-б, находится на расстоянии 620 световых лет от нашей с Вами уютной планеты. За то время, пока высшие существа во Вселенной доберутся до Кеплера при нынешнем уровне технологий вашей, нашей сверхразвитой расы, их трупы успеют трижды сгнить и перевариться в утробе жадной красной звезды.

Планеты условной зоны Златовласки — единичные голубые искорки в ледяном космосе, пригодные для жизни такого универсального, такого легкого в адаптации высшего существа во Вселенной — наши маленькие спасительные маячки в замерзающей пустоте. Пустоте, приютившей существ гораздо более страшных, чем могут живописать наши кошмары.

Мы их пригласили. Мы им помогли.
Мы возгордились.
И мы падём.

_
NO LIGHT, NO LIGHT IN YOUR BRIGHT BLUE EYES

В голубых-голубых глазах Мэлани Страйдер, девочки из иного мира — отражение тысяч миров, солёное зеркало неоконченной войны, старая незажившая рана цивилизации. В поблёкших глазах Мэлани Страйдер, пришельца по сути своей, гостьи, — вой миллионов умерших, гнилостное отчаяние сотен неупокоенных. В глазах Мэлани Страйдер — предчувствие войны, предвестье бури.

В лазарете тихо — Мако слышит, как часто бьётся сердце Страйдер. Мако слышит, как отстукивает реле сканера. Мако слышит, как за многотонными стенами дышит не один десяток егерей. Ночами ей кажется, они поют. На внутреннем канале связи, на аналоговых частотах, при помощи вибрации просоленных морскими ветрами лопастей и пластин — егеря заунывно поют свой реквием человечеству.

Егерь проиграл.
Мэлани Страйдер — девочка чужой Вселенной.
Если есть что-то более абсурдное, уготовленное Судьбой на долю человечества 2020 года, то лучше ей поторопиться с сюрпризами.

– Вы знаете о Душах? — спрашивает Мэлани, — Вам знаком мой шрам на шее?

Мэлани говорит о пришельцах, которые похожи на людей. Мэлани говорит о волках в овечьих шкурах, свежевавших овец на глазах у международной общественности_стада. Мэлани говорит спокойно — и это иллюзия, грубая шпора перетёршихся о вехи войны воспоминаний. Мэлани можно счесть за сумасшедшую, за душевнобольную, если бы не одно “но” — доктор Готтлиб, гений математики и вершитель вероятности, ей верит. Мэлани можно счесть за травмированную, за заблудившуюся в собственной фантазии, если бы не другое “но” — доктор Ньютон Гейзлер, не выросший из подросткового азарта вундеркинд-ксенофан (Готтлиб презрительно морщится и бросает сухое “kaiju groupie”, слегка закатив глаза под дрогнувшими веками), — Ньют Гейзлер тоже верит Мэлани. Наконец, Страйдер можно счесть за провокатора, мародёра и иностранного шпиона, если бы не третье “но” — на лице Мако Мори нет ни единого отражения недоверия.

Вселенная официально сошла с ума, в егере раскрылся временный разлом, обменявший двух человек разных эпох местами. Вселенная определённо чего-то хочет, настойчиво и долго — Мори почти готова поверить в божественный, по западным меркам, умысел Фортуны. “Почти”, — ключевое слово в отношении Мако.

– Это прозвучит цинично, но судя по изложенному, существование нашей расы кому-то сильно претит, — усмехается Ньютон, сиюминутно схватывая подзатыльник от старшего коллеги. Доктор Герман Готтлиб страдает от тремора, неспособности координировать свои движения и лёгкой степени аутизма — доктор Готтлиб плохой боец передовой, но рука у него по прежнему тяжела.

– Давай без лирики, Ньют, — негромко отсекает Мако и смотрит на мисс Страйдер с усталым цинизмом во взгляде. В глазах Мако Мори — шелест зеленых лесов, тёплая чёрная бездна, тишина дрифта. В глазах мисс Мори — мягкие карие искры, янтарные проблески в сумерках вязкой южной ночи. В глазах мисс Мори — теплый желтоватый свет, блик от сердец егерей, отсвет полыхающей души.

– Мэлани, — японская майко негромко вздыхает и облизывает пересохшие губы, невесомо дотрагиваясь до бледных девичьих запястий — замирает на секунду.

В ДРИФТЕ КАЖДЫЙ ПИЛОТ РАНО ИЛИ ПОЗДНО СТАЛКИВАЕТСЯ С НЕОБХОДИМОСТЬЮ ПРИНИМАТЬ
РЕШЕНИЯ САМОСТОЯТЕЛЬНО. ЭТО НЕ СИМУЛЯТОР. ТВОЁ РЕШЕНИЕ — ТВОЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.

Мако стряхивает с себя морок, отгоняет улыбчивое лицо Райли Беккета с плакатов ТСО, выметает прочь из разума бархатистый мужской баритон с лёгкой надорванной хрипотцой. Не будь этот день безумен настолько, насколько он уже есть, Мако отдала бы половину лисьих хвостов из японских мифов за то, что слышала голос Райли Беккета. Голос Райли Беккета, героя войны с монстрами, которого она видела только на экране телевизора. Райли Беккета, который сгинул в безвестности не более недели назад.

– Мэлани, поймите меня правильно, мы Вам верим, — говорит Мори, отрываясь от созерцания оков, удерживающих Страйдер, едва ощутимо чувствуя под пальцами холодеющую от ужаса кожу, живой пульс, частое сердцебиение. Мисс Мори принимает решение и оковы валятся на пол — мисс Мори ответственна за Мэлани Страйдер. — После того, что пережил наш мир за последнее десятилетие, Ваша история не кажется сценарием плохого боевика.

У мисс Мори немного дрожат руки — когда она отстраняется и прижимает к груди многострадальный планшет, кончики ногтей царапают стальную подложку. Соблазн бояться того, что может быть не человеком, того, что может только казаться человеком — чересчур велик.

– Но мы — это люди на фронте. Я, господа Готтлиб и Гейзлер — мы верим, — чернильный взгляд едва заметно соскальзывает по напряженной руке математика, вцепившегося в трость похлеще соломинки, что тянет утопающего к свету, — возможно, Вам поверит маршал Стакер Пентекост. Но Вам никогда не поверят люди за пределам шаттердома.

ДРИФТ — ЭТО ТИШИНА. ОСТАВАЙСЯ В ДРИФТЕ. НЕ ЦЕПЛЯЙСЯ ЗА ОБРАЗЫ.

– Для людей, которые не до конца поверили в угрозу инопланетного вторжения даже после семи лет регулярных контактов.. Просто примите это, политики съедят Вас на месте, Мэлани, — Мори отвлекается на Гейзлера, переводит взгляд на монитор — голографические базы данных ЦРУ, ФБР, Интерпола перемигиваются дружелюбными огоньками. Базы данных ехидно улыбаются мисс Страйдер и говорят: “тебя не существует”, — говорят: “ты - фикция”. — У Вас выбор невелик. Либо будете работать под командованием маршала, либо Вам вскроют череп и превратят в растение.

– Я ПРЕДСТАВЛЯЛА ВАС ИНАЧЕ. // – НАСКОЛЬКО ИНАЧЕ?

Мэлани Страйдер станет частью Тихоокеанских Сил Обороны и получит силу и шанс спасти чужой мир от гибели.
Мэлани Страйдер победит или умрет, пытаясь.
Мэлани Страйдер будет героем, станет легендой.

Если только Мэлани Страйдер хватит духу жить настоящим, а не прошлым.

– В отличие от Ваших пришельцев с нашими можно бороться.
– И побеждать.

[AVA]http://i.imgur.com/l52qHSu.gif[/AVA]
[NIC]miss mori[/NIC]

Миры сталкиваются. Миры разрываются на части. Миры существуют сейчас и не существуют завтра. Миры сталкиваются на глазах миллиардов смертных, унося в агонии своей гибели сотни тысяч жизней. Миры взрываются сверхновыми звездами и рассыпаются туманностями за многие миллиарды лет от реальности. Миры сталкиваются так далеко, что мы не ощущаем столкновения, не чувствуем жара умирающих светил, не понимаем масштаба трагедии.

* * *

Здравствуйте, меня зовут Ваша совесть и давайте поговорим о стадиях принятия неизбежного. Каждый наверняка слышал когда-то эту туманную формулировку с невнятным алгоритмом — каждый подспудно проходил через все пять шагов. Не все озвучивали, но почему бы сегодня не исправить это маленькое недоразумение? Мир катится ко дну, давайте же пооткровенничаем на закате мироздания. Здравствуйте, меня зовут Ваша совесть и добро пожаловать на апокалипсис новой эры.

* * *

Его зовут Райли Беккет. Райли немногим больше двадцати, но он уже кумир миллионов — он и его старший брат Йенси. Беккеты — экипаж егеря Джипси Дэнжер, люди, подарившие миру надежду на выживание. Райли не умеет быстро бегать, высоко прыгать, считать в уме шестизначные числа — Райли умеет выживать, опираясь на брата. Йенси, что характерно, тоже не блещет талантами. Это важно — в новом веке дрифт-совместимость значит гораздо больше выпускного балла. В новом веке люди научились фотографироваться рядом с выброшенными на белый песок Тенерифе трупами кайдзю и запивать порошок из костей пришельцев розовым брютом. В это больное время слово “пришелец” уже не вызывает леденящего душу ужаса.

Райли всю жизнь чувствовал Йенси, как свою вторую кожу, как второе тело — брат стоял за него горой, как сам Беккет-младший стоял за брата. Одинаковая одежда, одинаковые ухмылки, одинаковая походка — даже оценки по предметам у Беккетов были одинаковые, даром что никто не путал. В егере, где нет места голосу, а мысли становятся альфой и омегой существования, в егере, под тоннами живого металла и тонкой электроники — рядом с братом Райли всегда чувствовал себя в безопасности. Чувствовал себя как никогда живым.

А потом Йенси не стало.

В мгновение ока, за долю секунды — один бросок недобитого, истекающего ядовитой жижей монстра, один сиюминутный рывок, один вдох на грани рвущихся сухожилий, на крутящем моменте визгнувшего гидравликой егеря — Райли чувствовал брата кожей и тут брата не стало. Словно вычеркнули из радиоэфира, словно выключили звук, отобрали свет — Йенси исчез. Исчезла броня настоящая, — не металлическая шкура Джипси, не тонны острых лезвий и хищных бомб, не оскал энергетического ядра егеря, — тепло Йенси, его голос, его присутствие — всё исчезло, распалось, рассыпалось в дым. Было и нет.

И стало страшно.

Ярость, захлестнувшая с головой, злоба — исступлённая, болезненная, хриплым колом в горле застрявшая — страшно было только мгновение. Больно было только секунду. Когда рвётся нейроконнект с егерем, — а когда егерю отрывают руку нейромост хочешь-не хочешь порвётся, развалится, что карточный домик под ураганным ветром, — когда теряешь связь с железным монстром боль переходит границы дозволенного. Живая плоть, сплетённая с машиной, принимает на себя удар восприятия — железу не бывает больно, егерю не бывает — пилотам бывает.

Райли дрался отчаянно, на пределе возможностей, на грани срыва, далеко за реалиями дозволенных рисков — в уродливом монстре, чьи собратья стёрли с лица планеты треть цивилизации, он видел не угрозу миру, не свою славу и победу, не выживание человечества. В Остроголове, в тупом орудии убийства, в каре рода человеческого Райли Беккет видел личное оскорбление. И Райли мстил. Яростно, остервенело, злобно — без азарта, но с ненавистью, присущей королям прошлого. И это   о т р и ц а н и е.

* * *

Её зовут Мако Мори и ей не больше десяти. Родители Мако Мори погибли под токийским завалом — во время атаки кайдзю второй категории спастись удалось единицам.  Мако не знает, что её родители погибли — пока не знает. Сбивая ноги в кровь по пыльному, разбитому городу, Мако бежит ради того, чтобы бежать — потому что сзади монстр из бельевого шкафа, страшный злой монстр, выбравшийся, потому что кто-то не закрыл щеколду на двери. Монстр хочет съесть, сожрать, проглотить Мако и Мако знает, что единственный, кто может победить монстра — её отец.

Но папы нет.

Поэтому когда Койот Танго выбивает из кайдзю дух и вскрывает хитиновый панцирь что консервную банку, когда железная машина в сыром и солёном рассветном сиянии, покрытая золотом восхода и кровью жуткого монстра из бельевого шкафа — когда она сражается за её, Мако, маленькую жизнь, Мако страшно. Очень страшно — Мори не понимает — не то это папа так вырос, не то вторая жуткая тварь появилась ради того, чтобы посягнуть на её хрупкое детство.

Папа говорил, что монстров не существует.

Мако в свои неслучившиеся десять лет почему-то верит в монстров больше, чем в папу. Папы всё ещё нет — у Мако болят ноги, страшно устали руки — маленьким детям противопоказано бегать по уничтоженным в запале битвы городам. Но Мако бежит потому, что нужно бежать — бежать и прятаться, пока не придёт кто-то сильный, кто рассеет мрак, развеет страх, кто-то — кто-то вроде её отца.

Поэтому когда Стакер Пентекост выбирается из кабины егеря едва держась на ногах — Мако видит в нём папу.

Мако видит в Стакере отца все оставшиеся годы — это особенность японской ментальности, восточного восприятия. Долг и честь превыше всего. Мако чувствует, что должна Пентекосту что-то более приземлённое и честное, нежели честь человечества — Мако должна Стакеру свою жизнь. Поэтому когда отец не пускает её к егерю, когда отрицательно и кратко качает головой в ответ на просьбу допустить до полевого испытания, хоть бы до калибровки — Мако переходит на японский. Она не смеет поднять на Пентекоста голос, не может кричать на отца — ей не позволит внутренний стержень, — но Мори должна сделать что-то. Отомстить за Токио? Отомстить за себя? Выплатить долг?…

В дрифт не входят с открытыми ранами.

В отчаянно срывающемся голосе Мако — открытая рана. Нельзя пилотировать егеря в одиночку — такое удавалось лишь раз Стакеру Пентекосту. Такое удалось второй раз — девочке Мэлани Страйдер. Или это был Райли Беккет? Райли Беккет, который пропал, исчез, растворился, словно его сожрало ненасытное чрево океана — словно он рассыпался в пыль.

На счету у мисс Мори 51 высадка в симуляторе. На счету у мисс Мори — 51 одна победа. Мисс Мори — закалённая сталь, гибкая и наточенная до зеркального блеска, до молекулярной остроты — Мако Мори это совершенное оружие. Но даже она не может пилотировать егеря в одиночку. В дрожи этой стали, в легкой вибрации клинка, во взгляде чёрных глаз Мако —   г н е в.

* * *

Его зовут Стакер Пентекост и ему не то тридцать, не то сорок. Порядка тридцати пяти. Стакер Пентекост — легенда человечества, бесконечный и безначальный, не имевший талантов окромя воли к жизни. Человек, впервые вынесший егеря на своей спине, человек, победивший ураган врукопашную, в одиночку — человек, спасший Токио и Мако Мори. Стакер Пентекост — живой миф и пилот егеря в отставке.

Пилотов егерей не отставляют.

Стакер на своей шкуре испытал это — потерю пилота. Его пилот не умер, не заболел, не был сожран агрессивным пришельцем в разгаре боя — Тэмсин “Тэм” Севьир потеряла сознание в результате облучения. Это не было резким обрывом коннекта — Тэм выскользнула из дрифта медленно, словно нож прошла сквозь масло, мягко покинув сцепку двух разумов. Стакер Пентекост остался один.

Один — плохое число.

Но Стакер справился. Стакер не имел права проиграть — обманчиво-безжизненное тело Тэм в экзоскелете над бездной в восемьдесят метров, над пылающим реактором егеря — слабое мягкое человеческое тело над жерлом пасти машины, над острыми клыками шестерней и смрадным дыханием радиации — Стакер не мог проиграть. Стакер не мог помочь и потому он обязан был победить.

Стакер Пентекост победил и стал первым человеком, сумевшим вести бой с кайдзю в одиночку.

Глядя на Стакера Мако испытывает гнев. Глядя на Стакера мир испытывает благоговение. Маршал Пентекост — герой во плоти, легенда с телеэкранов — чёрный Капитан Америка. Свидетельство того, насколько толерантна бывает Фортуна. Свидетельство того, насколько одинаковыми бывают люди. Война стирает рамки расизма и шовинизма, война одаривает не умеющих понимать и принимать увесистой пощечиной — не умеющие работать в команде гибнут на войне первыми. И маршал Пентекост — великолепный командный игрок.

Но Стакер Пентекост — человек.

Поэтому после спасения мира и пинты пива Стакера выворачивает наизнанку, его кости стираются в пыль, а мышцы превращаются в кисель. Настоящий враг человечества — не кайдзю, но сами люди. Люди слабы перед радиацией. В егерях первого поколения не было свинцовой защиты. И егерь Койот Танго, не раз спасавший Стакеру жизнь, оказался тем, кто эту жизнь отнимет, ни на миг не задумавшись.

Гнить от лучевой болезни — больно. Стакера спасают морфины, спасают таблетки и здоровое питание. Стакера спасает надежда на будущее и отставка — он единственный пилот, до неё доживший. Чудом ли? Провидением? Стакер сражается за каждый день — себя самого и человечества вдовесок. Но маршал Пентекост знает — если он ещё раз сядет в егеря, его похоронят после операции. Стакер хотел бы, чтобы его похоронили в Койоте.

Поэтому Стакер Пентекост координирует работу Тихоокеанского Совета Обороны, Стакер Пентекост — мозги и руки десятка шаттердомов по всей планете. Стакер говорит на японском, английском, китайском и немного на русском. Когда Кайдановские переходят на мат, он понимает их интуитивно. 

Но со своей смертью Стакер Пентекост предпочитает говорить на языке жестов. Маршал покупает себе день за днём, играет с костлявой в покер на выживание. И человечество выживает. Со смертью легенды умрёт и цивилизация, её воспевшая — циничный вывод, к которому Стакер приходит раз за разом, стирая кровь с краешка верхней губы. Маршал Пентекост покупает нам жизнь. И это   т о р г.

* * *

Его зовут Геркулес “Герк” Хансен и ему примерно столько же, сколько маршалу Пентекосту — Геркулес ненамного младше. Он не успел стать героем, не успел стать легендой, но Геркулес родился солдатом, вырос солдатом и служит солдатом. Солдатом он и умрёт — в этом Хансен старший не сомневается. Если только собственный сын не доведёт Хансена до самоубийства во время ланча в очередной вторник — Герк закатывает глаза и считает до десяти. Обычно помогает.

Геркулес Хансен — порядочный семьянин.

Разве что его семья — Страйкер Эврика, сын Чак, которому давно не отсыпали затрещин, и бульдог Макс. Геркулес помнит Анжелу — свою супругу, женщину безграничного сердца, великого милосердия и потрясающего терпения. Анжела погибла в Сиднее — тогда не умели убивать кайдзю егерями, не умели загонять жертву в море и вытряхивать из монстров всё до последних кишок. Тогда сражались по старинке — ядерными ракетами, боевыми залпами, ковровой бомбёжкой.

Анжелу Хансен убили люди.

Анжела Хансен была врачом в онкологическом отделении госпиталя в даунтауне Сиднея — когда Скиссор напал, участок неотложки её госпиталя работал в режиме ЧС — они, кажется, остались единственными по эту сторону завалов. Они остались одни — и люди, ожоговые, осколочные, резаные-колотые, умирающие — люди тянулись вереницей к стенам госпиталя, что ожившие мертвецы.

Никто не знал, что на них сбросили бомбу. Первую. Взвыла сирена, ненадолго город накрыла полная тьма блэкаута — вышла из строя подстанция на побережье, — а потом Сидней окрасило красным. Народ согнали в бомбоубежища — но от пяти мегатонн ядерного синтеза не скроешься в метро. Первый взрыв выжег Сидней, что раскалённый ветер пустыню — город замер и в разбитых, размётанных взрывной волной осколках стёкол зазвучал звоном истошный рёв монстра. Бомба не убила кайдзю.

Анжела Хансен была первой, кто всё понял.

Анжела Хансен не молилась — Геркулес тогда служил в ВВС Канады. Геркулес не мог видеть того, как его жена прячет на подземной парковке госпиталя “тяжёлых” больных, как раздаёт под свою ответственность последний морфий и шьёт наживую осколочные раны на обожжённых телах. Анжела Хансен не имела права сдаваться, даже понимая, что люди, которых она пытается спасти, умрут в течении года, если не умрут сейчас.

В том госпитале не выжил никто.

Геркулес вспоминает её — она любила Чака, воспитывала строго, но с материнской заботой. Поэтому, наверное, когда Анжела ушла, Чак превратился в бесконтрольного подростка, сеющего хаос и разрушение всюду, где бы он не появился. Геркулес устал отвешивать сыну затрещины. Геркулес страшно устал жить без Анжелы и, право, топя горе в вине, порой он подумывал о самоубийстве.

Но Стакер Пентекост открыл ему правду.

Вернее, Стакер Пентекост предложил ему и Чаку работу. Дрифт-совместимость это такая редкость. Среди родственников, среди общего опыта, среди устоявшейся связи — там лежит тишина дрифта. Стакер сказал, что миру скоро придёт конец. Стакер сказал, что не кайдзю убил Анжелу. Пентекост выбросил на стол перед Хансеном папку с отчётом, который ему, Геркулесу, видеть не стоило, не следовало — он не имел права. Но всё же увидел.

А потом Стакер Пентекост сказал, что их всегда можно найти в дрифте.

И маршал не обманул — воспоминания, эмоции, каждое мгновение их общей истории — все они сложились в уютной, обволакивающей тишине, за занавесом, который на доли секунды можно было приоткрыть, входя в дрифт, выходя на задание. Геркулес ещё не герой, но давно солдат. Геркулес станет легендой. Геркулес победит или умрёт, пытаясь — он в это верит и этому учит сына.

Стискивая зубы, глотая ненависть, превозмогая себя — он идёт к своей цели. Он вспоминает и тонет. Он захлёбывается и живёт ради этого ощущения — бесконечного, секундного падения в бездну воспоминаний. Никто не поймёт, никому не расскажет. Это   д е п р е с с и я.

* * *

Его зовут Ганнибал Чау и сам дьявол не скажет Вам сколько ему лет. Сам дьявол не назовёт Вам его настоящего имени, потому что Чау сам его не вспомнит, даже если сильно захочет. Он живёт слишком долго, чтобы думать о таких мелочах. Он живёт слишком быстро и уже совсем не против присутствия кайдзю в его уютном, сумасшедшем до мозга костей мирке.

Знаете сколько стоит порошок из костей кайдзю? Дороже щепотки кокаина. Целебных свойств за ним замечено не было, но люди покупаются на громкие названия. Чау знает сколько стоит сустав из третьей ноги монстра погибшего два месяца назад, знает кто купил его сердце, знает сколько именно метров кишечника запросил для исследования Институт ксенобиологии в Оклахоме.

Потому что Чау был тем, кто по частям продал этим придуркам труп монстра вместе с монстрячьим дерьмом.

Чау живёт цифрами, потому что так проще. Он взял себе имя в честь исторической личности Ганнибала Барка, в честь карфагенского полководца. Или всё же в честь парня, который ел других людей? Ганнибал не помнит. Он взял имя в честь дешевого, но чертовски крутого ресторанчика в центре Гонконга — и он счастлив лицезреть мир таким, какой он есть.

Пока люди готовы платить за сопли кайдзю, Чау не пропадёт.

Все эти высоколобые четырёхглазые эксперты из Оклахомы, Нью-Йорка, из Москвы и Берлина, все эти никчёмные, но чертовски “умные” ребята из дорогих университетов не знают и толики того, что знает Чау. Он не биолог, не зоолог, у него нет докторской степени — Чау надел костюм химзащиты и прошел по трупу Треспассера от задницы в буквальном смысле, до глотки. Он по самые уши утонул в дерьме, чтобы выбраться из него и получить то знание, которое никогда не получит ни один живущий на планете Земля учёный-белоручка.

Поэтому Ганнибал Чау наслышан о докторе Ньютоне Гейзлере.

Ганнибал Чау нигде не пропадёт — он сам давно в это поверил и потому в движениях этого давно постаревшего мужчины сквозит кошачья леность. Он поселился в самом оживлённом городе мира и торгует кишками монстров, убивающих людей сотнями, тысячами — Вы всё ещё думаете, что у Ганнибала есть совесть? Чау чувствует себя поистине живым — этого достаточно.

Никто не знает, что Ганнибал трижды умирал в брюхе токсичного монстра. Никто не знает, что Ганнибал когда-то был Джоном и умирал от рака поджелудочной — ему оставалось не больше полугода. А потом появились кайдзю. И с тех пор Ганнибал-Джон погибает каждый день, когда захлёбывается флюоресцирующе-синей жижей, концентрированно сцеженной из вен дохлого монстра.

Никто не знает, что Ганнибал уже принял свою смерть как должное — он живёт как мертвец и только поэтому ещё ни одной твари не удавалось его убить. Потому что от токсичной сукровицы монстров он почти ослеп и единственный глаз отдаёт синими прожилками на белке. Потому что у него пересажены обе почки, выгрызен аппендикс, потому что изнутри Ганнибал Чау — захоронение химических отходов такой токсичности, что его кровь светится в темноте.

Ганнибал Чау не бессмертен, что Вы. Всё, что истекает кровью можно убить. Ганнибал Чау — живой мертвец. И никто не узнает о том, что сыворотка на крови пришельцев лечит рак, продлевает это бессмертие на день-два-три-месяц. Ганнибал Чау не позволит кому-либо узнать секрет, который превратил его в нежить. Но сам Чау смирился. И это зовётся  п р и н я т и е м.

Это нормально.

_
THE WORLD IS COMING TO AN END, SO WHERE WOULD YOU RATHER DIE? HERE OR IN А JAEGER?

Мэлани смеётся каркающе, хрипло и с лёгким надрывом. Это приводит Мако в себя — угли на дне её глаз вспыхивают прежней домной и смотрят с интересом, но без лишней симпатии. На долю секунды мисс Мори забывает о том, что Мэлани Страйдер — девочка Шрёдингера, что тот кот, Мэлани не должно здесь быть. Мако слишком мягка — и Мэлани играет на этой сиюминутной слабости. Мэлани говорит, что однажды она победила.

Ей же лучше.

Когда Страйдер поднимается с постели и обрывает трубки-пальцы-вены капельницы, выдёргивает из ослабевших рук катетеры и иглы, освобождается от поддержки химии, которой её накачали в обход устава — Мако смотрит молча и с лёгким презрением. Мисс Мори страшно не любит людей с синдромом хвастовства — никто из рода Мори не любит. Особенность национального восприятия.

Но Мэлани Страйдер не просто хвастунья и потому ей многое дозволено — Мако позволяет Мэлани встать, размяться — Мако нужен один удар, не сходя с места, чтобы превратить бойкую мисс Страйдер в неразговорчивый овощ. Однако мисс Страйдер важна для человечества, а мисс Мори уже определилась с выбором. Мисс Мори несёт ответственность за Мэлани Страйдер, которая считает, что с охраняемого объекта на краю планеты ей удастся сбежать на своих двоих. С разодранным боком.

Мэлани лежала без сознания пять дней. Над ней трудился десяток врачей, десяток отменных специалистов — сотни людей были вовлечены в процесс восстановления Райли Беккета, который перестал быть Райли Беккетом. Но поначалу казался таковым. Пока Страйдер не пришла в сознание, её отсканировали настолько тщательно, что при должном энтузиазме с доктора Гейзлера станется слепить из кишок кайдзю полноростовую статую Мэлани. Вплоть до шрама в основании черепа.

Мэлани делает шаг и гидравлическая створка лазарета покорно отходит в сторону — за лазаретом коридор-шлюз к лабораториям ксенобиологов и широкая створка — ворота в ангар шаттердома. За дверью, которую приоткрыла Мэлани Страйдер кипит жизнь, к которой она не привыкла. И если Мэлани Страйдер не хочет по-хорошему, то Мако Мори сделает по-плохому. Мако подписалась на это и Мако не занимать терпения.

Когда гостья срывается на бег, Мори останавливает вооружённую охрану и подорвавшегося на спринт доктора Гейзлера ленивым движением руки — ладонь Мори замирает в воздухе, а следом звучит чуть приглушённо шипящее “Пускай”. Как и Стакер Пентекост, мисс Мори любит отдавать бразды обучения в руки самих обучаемых — так процесс идёт заметно быстрее, ретивее, с очевидным задором.

Мако Мори следует за мисс Страйдер в компании прихрамывающего Готтлиба и Гейзлера — ей даже не приходится отсчитывать секунды до обморока — девочка всё сделает за неё. Перенасыщение впечатлениями? Пускай.

Мэлани проскальзывает мимо техперсонала ангара, толкает плечом кого-то из троицы китайских пилотов, едва ль не спотыкается о Макса и налетает с разбегу на недвижимое плечо Кайдановского — Мэлани не замечает и не видит всего этого. Потому что когда Мэлани запрокидывает голову она встречается взглядом с железной, потрёпанной махиной егеря.

Это теперь её егерь.

Джипси Дэнжер спас Мэлани Страйдер жизнь — вот он, разодранный на части, изувеченный ударами чудовища, потерявший обоих пилотов монстр, созданный людьми. Джипси — свидетельство того, что если люди не научатся играть по-крупному, то их ждёт вымирание. Джипси — немой защитник, рыцарь в далеко не сияющих доспехах — один из героев. Роботов не хвалят так, как хвалят пилотов.

А зря. Джипси смотрит на Мэлани Страйдер с укором — в выбитых глазницах кабины пилотов безжизненными клешнями обвисает аппарат стыковки экзоскелетов. У Джипси в сердце чернеет дыра, а левая рука отодрана к чёртовой матери — в прорехах виднеются сочленения вывернутых суставов, механики и электроники. В драных ранах на груди, под вспоротым металлом зияет холодная, просоленная начинка гигантской машины. Если бы Джипси было больно и он умел говорить, он сказал бы Мэлани Страйдер насколько она не права.

Потому что всё, что защищало Мэлани Страйдер в десяти километрах от замёрзшего берега Анкориджа — это железная шкура егеря, его сила, его стальная выносливость и что-то доставшееся Мэлани не то от прошлого мира, не то от Райли Беккета — желание выжить. Егерь подчинился желанию пилота. Егерь выжил сам и вытащил человека, не позволил ему сдаться, не позволил выдохнуть раньше, чем кромка снежного берега стала достаточно чёткой, чтобы о неё могла опереться функционирующая рука. Мэлани Страйдер должна Джипси как минимум жизнь.

Порой Мако Мори говорит с егерями и чувствует словно на какой-то незримой частоте гигантские машины отвечают ей симпатией.

Русские говорят это в порядке вещей.

* * *

Команда медиков грузит Мэлани Страйдер на носилки и уносит обратно в лазарет — её не будут больше приковывать. Все её оковы — трубки и паутинки капельниц, несколько уколов и кислородная маска. Мэлани Страйдер вот-вот очнётся, чтобы встретить глазами прежний режущий глаза свет, и когда она очнётся — свет окутает нимбом темноволосую голову склонившейся Мако Мори.

В глазах Мако — вырванное горячее сердце егеря. В глазах Мако — стылые угли и жёсткий блеск закалённой стали — Мако склоняет голову вбок и слегка приподнимает соболиную бровь, на тон холоднее чем прежде задавая вопрос:

– Ну что, попробуем ещё раз, мисс Страйдер?

* * *

Ей не больше двадцати пяти и её зовут Мэлани Страйдер. Мэлани Страйдер — гостья из чужого мира, из иного дома. По словам Мэлани, она пережила апокалипсис и сломала пришельца — в это веришь без труда, стоит только узнать Мэлани Страйдер поближе. Мэлани сильная. Мэлани упрямая. Своим поведением Мэлани выводит из равновесия маршала Стакера Пентекоста и команду аляскинского шаттердома. Своим поведением Мэлани Страйдер заинтересовывает чету Кайдановских и Ньюта Гейзлера — человека, которого по определению интересуют только пришельцы.

Мэлани Страйдер — пришелец.

Но Мэлани Страйдер сражается всю свою сознательную жизнь. По её рассказам — никому из команды шаттердома нет резона не верить Страйдер — поэтому Мэлание “своя”. Мэлани дала бой урагану в своей голове и смогла победить — без гигантской машины, без огромной команды, без человека-поддержки рядом — Мэлани смогла победить в одиночку. Мэлани смогла дотянуть егеря в одиночку.

Это   б о р ь б а   и от неё зависит выживание нашего вида.

* * *

Миры сталкиваются. Миры сталкиваются в головах, в умах, в личностях. На экранах ТВ, в радиоэфирах, за политическими трибунами и школьными партами погибают целые Вселенные, сталкиваются цивилизации, схлёстываются культуры. Миры сталкиваются ежесекундно, ежемгновенно — миры рассыпаются слёзами, спорами, разводами, конфликтами международными и внутрисемейными. Миры сталкиваются у нас под ногами, у нас за плечом, в наших глазах — каждый день в каждом из нас умирает целый мир. Мир “сегодня”. Мир “я”.

[AVA]http://i.imgur.com/EkCImL1.gif[/AVA]
[NIC]miss mori[/NIC]

hey, young blood, doesn't it feel
like our time is running out?

Люди склонны идеализировать. Это немного похоже на стокгольмский синдром. Это и есть стокгольмский синдром.

Синдром здравого смысла XXI века.

На протяжении всей своей истории, человечество восторгается агрессором — зачастую подложным, придуманным, порой самым настоящим — человечество строит иллюзии и романтизирует дьявольский образ врага. Человечество склонно преувеличивать ровно настолько же, насколько оно склонно превозносить грязь под своими ногами. Оттого и зло супротив человека непременно большое, страшное, бесовское — зло абсолютное и непобедимое, а человек неизменно маленький и слабый, но в сияющих латах, в последний момент решивший и решившийся. Обязательно драматизированный в кубической степени.

Но принцесса влюбляется в говнюка-дракона.

* * *

Кайдзю вышли на поверхность в век человечества-заложника, человечества-драматика, мягкотелого идеалиста. Кайдзю вышли на поверхность в век широкополосного интернета, космических прорывов и фастфуда шаговой доступности. Кайдзю вышли из большого синего и, как нам казалось, мирного, тихого океана ровно в тот самый век, когда человечество увольнениями бастовало против безработицы и самозабвенно трахалось за девственность. Когда проблемы голода и болезней решались войнами, когда общечеловеческая зона комфорта стала в большей степени виртуальной — как раз в тот век, когда человечеству потребовалась встряска.

Кайдзю успели вовремя. Никто не знал, что встряска обернётся смертельной инъекцией.

Вначале был шок. Были сообщения-молнии, были срочные репортажи, были первые полосы с красными заголовками — а ещё больше было “двухсотых”. Тех, кого большие Правительства смиренно называют “civilian casualties”. Треспассер вынырнул из мирной бухты у моста Золотые Ворота десятого августа две тысячи тринадцатого и пять суток целенаправленно шёл вглубь континента. Три тысячи тонн мышц, брони и литры токсичной крови. Сто метров инопланетной угрозы. Три города в руинах, десятки тысяч официально погибших — сотни тысяч пропавших без вести, сгинувших под обломками, раненых, больных, не вернувшихся мирных людей. И три тактических ядерных заряда, чтобы уничтожить чудовище.

Знаете, это страшно. Вначале было... странно — сразу после того, как прошёл болевой шок и сошло на нет баранье отупение, после того, как синюшная кислота в грунтовых водах перестала казаться дурацким розыгрышем милых соседских детишек — вот тогда стало по-настоящему страшно. На момент начала вторжения у человечества не было средства защиты от гигантских захватчиков — знаете, разумные и рациональные люди готовились к цивилизованному и богемному первому контакту с инопланетным разумом, люди строили космические корабли, люди возводили демократические потёмкинские деревеньки округ своих зон локальных конфликтов за гегемонию и миротворческих операций по добыче нефти. В нашем сознании всё было совершенно иначе, всё было достаточно… мирно? По крайней мере, никто не думал, что это случится с таким размахом.

Насколько трогательны мы были в своих заблуждениях.

Люди двадцать первого века видели гигантскую рептилию только на большом экране — поначалу так и думали, что Годзилла в Сан-Франциско лишь декорация к очередному масштабному блокбастеру. А спустя шесть месяцев из разлома вышла вторая тварь. Потом третья. Их не брали конвенционные вооружения, об них ломали зубы подводные лодки и авианосцы с космическим водоизмещением, а взвод летающих крепостей на пути монстра оказывался лишь стайкой докучливых мух. От кайдзю не нашлось спасения — ни на суше, ни в океане, ни даже в воздухе. Куда бы не бежал человек, где бы не прятался — монстр шёл за ним, монстр искал его по запаху, по удушливому амбре страха и засохшей крови — кайдзю подпирали небеса, попирая землю. И у нас не осталось шансов.

А когда надежда себя изжила; когда кончилась пресная вода; когда венец творения природы, уродливый в своём техногенном безобразии ровно настолько, насколько прекрасны монстры из глубин в своей природной непосредственности, покорно сложил тощие лапки на впалой груди, а его чахлые сородичи прибили его, праведника во всём добром и светлом, святого в своих намерениях, к гоферовому кресту — когда мы в большинстве своём кончились, когда мы сдались… Лучшие из нас дали бой урагану.

Появилась программа JAEGAR. Егери, опередившие эпоху, обогнавшие ход времени, по законам физики попросту невозможные, нереальные — егери стали новым заревом нашей надежды. Железные машины с ядерным сердечником и начинкой из пилотов, которых ковала лучшая кузница нашей эры — всеобщее, мировое отчаяние. И мы отдали себя на попечение горстке людей, куда более храбрых, сильных, умных, нежели весь наш род вместе взятый.

* * *

Люди начали побеждать.

Из феномена и простой удачи, из благословения Фортуны и небесной благодати победа над монстром, unconditional victory, стала национальной гордостью и чем-то ожидаемым. Чем-то самим собой разумеющимся. Эта эволюция случилась за миг ещё более краткий, нежели тот, в который привычный нам мир успел рухнуть и догореть в сизом пепле разрушенных городов. Кайдзю стали игрушками, героями утренних телешоу, кайдзю превратились в плюшевых уродцев, в карикатурные шаржи на страницах Charlie Ebdo, в детские мультики — чудовища, отобравшие у нас мир, обратились нашим развлечением и способом прекрасно заработать.

Политики назвали это подъёмом национального духа. Философы окрестили победой над внутричеловеческими демонами. Богословы — святейшим даром чёрт знает каких херувимов. Только психиатры знали правду и нам следовало к ней прислушаться.

Стокгольмский синдром глобального масштаба захлестнул планету — мы спали в махровых кигуруми “под Ямараши”, пили из чашек с мордой Карлоффа, смотрели захватывающее full-HD IMAX кино с участием Треспассера. Мерч-стафф кайдзю наводнил планету с той же вирусной интенсивностью, что и кивающие собачки для приборных панелей, пылесосы компании Кирби или корейская косметика. Десятком лет ранее наивное до глубины души человечество восторженно отрывало с руками билеты на киносеансы о маньяках, убийцах и психопатах, а теперь выстроилось в очереди на кино с гигантскими монстрами. Скорбь сменило счастье и денежный поток, а героями дня в кои-то веки стали не политики и олигархи — роль принцев (которые, как мы помним, неизменно тощие, слабые, но обязательно в белом) отошла к пилотам егерей.

Но чёртова принцесса влюбилась в грёбаного дракона.

* * *

И тогда, в год, когда казалось, что мы непобедимы, когда казалось, что угроза осталась позади, война минула, когда большинство вспоминало драму в бухте у Золотых Ворот как присказку о “страшном прошлом” — в этот дивный благословенный пророками всех без исключения конфессий год из разлома вышел Остроголов. Вынырнул февральской сырой ночью из снежной вьюги у побережья Анкориджа, в семи милях от шаттердома — всплыл, точно затерянная Атлантида, дождливым вечером вышедшая за шоколадной пастой и сигаретами в шумный торговый центр, и к чёртовой матери уничтожил топового американского егеря, на клочья порвал и машину, и пилотов.

И надежду человечества в том числе.

Это было первое поражение егерей. Безоговорочное — прежде могла пострадать машина, могли сотнями и тысячами страдать гражданские, но пилот егеря погиб впервые в ночь на первое марта две тысячи двадцатого. Твари и до Остроголова сыпались из разлома точно красные муравьи, словно термиты из разворошенного гнезда — была в этом какая-то закономерность, последовательность, но человечество закономерно не обратило на неё внимания. У человечества второй раз за десяток лет сломалась общенациональная идея. А вместе с ней и воля к жизни.

Внезапно оказалось, что плюшевые Хандуны и Кайсефы, что рисованные Кодзиямы и безобидные Хардшипы с фосфорными пятнышками на резиновых клешнях — фикция, придуманная человеком, чтобы примириться с новым миропорядком. Внезапно оказалось, что знаковый герой “С добрым утром, Америка!” без тени стыда и совести способен закусить высококвалифицированным пилотом Сил Тихоокеанского Совета Обороны, в которого, между прочим, вложены весьма немалые средства налогоплательщиков законопослушной Америки. Внезапно так получилось, что мы оказались на грани вымирания — мы так и стояли на этой грани, топчась в нерешительности, как робкий подросток на первом свидании, стояли, покачиваясь, ровно с августа тринадцатого года.

Но всё это время у нас были завязаны глаза.

the war is lost before it's begun
wave the white flag!

Война — определяющее состояние цивилизации. Её термометр.

Война живёт и теплится в каждом из нас, змеёй греется на доброжелательной хозяйской груди. Мы воюем с соседями за место на парковке, с коллегами за кофейную чашку покрасивее, с начальством за зарплату поприличнее. Мы воюем друг с другом за место в кинотеатре, кофточку в бутике, такси на оживлённой трассе. Мы воюем с детьми за право на мнение, с родными за право на слово, наконец мы сами с собой воюем просто за то, чтобы прожить в относительной гармонии с совестью на час-другой больше.

Это бытовая война. Маленькая война — локальная настолько, что никто и не заметит, не обратит внимания — у всех своих войн хватает. Никакое правительство не введёт войска, не будет репортажей из горячих точек, не погибнут люди в результате этой маленькой, но победоносной войны — ибо рано или поздно начальство откажет в премиальных, сосед займёт парковочное место у входа, а коллега плюнет в свежезаваренный кофе. А что вы думали? Победа не всегда достаётся именно тебе, мой дорогой друг, но вовсе не перестаёт от этого быть победой.

А есть войны крупнее. Скажем, финансовые и рекламные войны, войны между государствами, войны между людьми в этих государствах — гражданские войны. Где бы не появлялся человек, всюду за ним следует рыжий мерин с алчной тенью. В порядке вещей. Потому что порой война, борьба — последнее и единственное средство, ультимативный шанс на выживание. И разумеется, вас покажут в прайм-тайм.

* * *

Есть те, кто воюют отчаянно.

Братья Беккеты дрались, словно цепные псы — в этом заключался их дрифт, отсюда росла пульсирующая красными пламенными цветами нейронная связь. Каждый раз — как в последний, каждый выход в море — как на кладбище. Райли и Йенси Беккеты думали, что отдавали себе отчёт, полагали, что это всерьёз — как мальчишки верили в петушиный гонор и побеждали. Выигрывали на чистом энтузиазме, в последний момент, на критическом рывке — им везло. Но то была не случайная удача — братья Беккеты сами себе служили лучшим талисманом. У них всё было хорошо.

А потом Йенси умер — его убила гигантская тварь из глубин — и пропал мальчишеский запал, исчез стержень, долгое время державший Беккетов на плаву. Техническое и безоговорочное поражение. Райли сломался где-то там в кабине пилота, в развороченном когтями монстра железном нутре стонущего егеря — Райли сломался и в какой-то момент истончился настолько, что взял.. И исчез. А появившаяся, выросшая, точно алый маковый цветок, из его праха, Мэлани Страйдер дралась настолько остервенело и зло, насколько вообще может драться человек, отбросивший человеческое.

Это было чистое отчаяние, концентрированная боль.
Братья Беккеты, которых так поносит на людях пилот Страйкера Эврики Чак Хансен, на самом деле ненамного отличались от него самого. Ни толики профессионализма, ни на йоту терпения — Чаку просто повезло с партнёром. И оттого оборзевший хамоватый Чак дерётся, как раненый волк, бьётся не на жизнь, а на смерть, прекрасно зная, что спину ему прикроет отец, что отец не даст ему сдохнуть в радиоактивной глотке инопланетного чудища. Чаку Хансену следовало бы думать верхней головой немного больше, чем задницей.

А есть те, кто воюют планомерно, размеренно и по расписанию.

Для маршала Пентекоста война ежедневна — и вовсе не потому, что на его ответственности тридцать егерей аляскинского шаттердома, вовсе не потому, что Койот Танго подарил Стакеру лучевую болезнь, грызущую его изо дня в день, словно жук-древоточец. Маршал Пентекост — последний волнорез на грозовом фронте меж программой JAEGER и политической элитой планеты, чьи средства планомерно истощаются затянувшимся апокалипсисом. Одним из плюсов конца света на кинематографическом экране была его лаконичность и незатратность — кто же знал, что в реальности за выживание рода человеческого придётся платить? У маршала важная задача помимо спасения мира — Стакер стряхивает с правительств Тихоокеанского Альянса титанические суммы на ремонт и содержание шаттердомов. Стакер изо дня в день убеждает постаревших президентов и премьер-министров в неотложности сиюминутных задач. Стакер как терпеливый преподаватель повторяет азбучные истины.

Нет альтернативы. Стена не поможет. Спрятаться не удастся. Бежать некуда.

Однажды Стакер публично психует и срывается на скандинавском премьере. “Вы хоть раз сидели в консервной банке, поджариваемой ядерным реактором?”, — спрашивает Пентекост, — “Вам доводилось поднимать что-то тяжелее резного пресс-папье в офисе?”. Стакер взрывается: “Вам стоит попробовать, быть может, надеть водолазный костюм и нырнуть в грёбаную литосферную щель вместе со скрижалью своих дипломатических ценностей!” “Несите, мать вашу, демократию сраным пришельцам, морзянкой мирное соглашение нащёлкивайте — авось отстанут, ущербные.”

Маршал Пентекост, пожалуй, единственный человек на планете, которого искренне уважают финансовые и политические жемчужины венца природы. Маршал Пентекост — человек, способный нырнуть на дно разлома с ядерной боеголовкой вместо резолюции хиппи в руках. Единственный человек, не только готовый пойти на подобное, но и способный управлять стремительно сокращающейся командой таких же отчаянных самоубийц.

Война перманентна не только для Стакера. Его приёмная дочь воюет с собственными воспоминаниями, демонами, своим прошлым изо дня в день с тем же железным усердием, с каким Пентекост объясняет русскому министру обороны необходимость укрепления Сибирской стены новыми егерями. Мако Мори — покалеченный и раненый судьбой человек — по большому счёту, одна из миллиардов подобных. Мако не сдаётся. У мисс Мори много фронтов для бытовой, но ежедневной и злой войны — она сражается с кошмарами, с упрямым отцом, с сексизмом команды шаттердома, с фанатизмом Ньюта Гейзлера, на прошлой неделе притащившего в лаборатории живой мозжечок кайдзю, и нервной педантичностью его коллеги, с аскезой тибетского мудреца повествующего о скором конце всего сущего по математическим прогнозам. У Мако Мори порой подрагивает веко и проскальзывают малопонятные словечки на японском, заслышав которые Стакер отвинтил бы главному инженеру голову и другие не особо важные комплектующие.

А теперь в этом дурдоме посередь мартовского Анкориджа, мало чем отличающегося от Анкориджа январского или ноябрьского, появилась ещё и девочка-пришелец, Мэлани Страйдер. Мэлани, которая стала Райли или Райли, который превратился в Мэлани — Мэлани, которую здесь вообще никто не ждал. Мэлани, которую никто не просил о помощи. Мэлани, которая спасла нас всех.

Как же воюешь ты, девочка-ветер?

– Покажите мне, чем вы побеждаете своих пришельцев, — говорит Мэлани Страйдер, только что вернувшаяся из обморока Мэлани Страйдер, неделю назад вытащившая на своём горбу тонны солёного морского железа и человеческих надежд Мэлани Страйдер. Мэлани, которая чертовски похожа на Райли Беккета и чертовски не похожа на него одновременно. Наверное, Мако Мори должна меньше работать, но Мако только ухмыляется — самым уголком губ, прищуром раскосых лисьих глаз.

Страйдер дерзкая — Страйдер как динамитная шашка, она похлеще выдрессированного папенькой бульдога-Чака, она много опаснее миролюбивых тройняшек-китайцев и почти столь же загадочно-смертоносна, сколь русская супружеская пара на старейшем егере Анкориджа. Мако такие нравятся — они бойкие, они учатся, они легки на подъём и дополнительная мотивация спасать человечество им не нужна. В крови Мэлани Страйдер закипает война — а это значит Мэлани выживет.

– … мисс Мори? Чем занимаетесь здесь Вы? — Мэлани смеётся в глаза майко, Мэлани бросает вызов шутливо, точно охотничью перчатку и этим бессовестно напоминает вечно идущего поперёк приказа Беккета-младшего. Мако это всё чертовски не нравится, но дуэль занимательна, азартна — Мори не оборачивается, но едва склоняет голову к плечу, недобро скалится.

– Я муштрую монстров, Мэлани, — гермодверь медотсека, прежде столь спешно покинутого мисс Страйдер, наконец отходит в стороны и портовый шум живого многонационального космодрома с гигантскими егерями заместо ядерных боеголовок врывается в доселе наглухо стерилизованное помещение. Здесь единомоментно живут и работают сотни человек техперсонала, десятки пилотов, добрая сотня навигаторов и техников наведения, патрулирования, спутникового сопровождения — шаттердом живёт своей жизнью, не засыпая ни на минуту, и над головами людей неумолимо отмеряет секунды до конца света военный хронометр. — Таких же как ты.

Майко здесь точно рыба в воде — Мори ныряет в разношёрстную толпу, прорезая вереницы людей и погрузчиков словно раскалённый нож мягкое масло, — она едва ли поворачивает голову, улавливая взглядом гостью, прикованную глазами к тому, что живёт поверх людских голов — к титанам. — Программа JAEGAR была создана в две тысячи четырнадцатом году в рамках противодействия вторжению кайдзю. Первый из них, Треспассер, стёр с лица планеты три города прежде чем регулярные войска смогли его уничтожить.

– Технологию егерей позаимствовали у программы управления истребителями. На самолёт хватало и одного пилота, а здесь… Чтобы контролировать егерь необходимы двое пилотов и синхронизация меж ними. Дрифт, — Мако оборачивается только для того, чтобы шикнуть на Гейзлера, глаза у которого горят пламенем адской домны и тем же пламенем прожигают затылок Страйдер — Ньют восхитительно бестактен в своей нежной любви к всему иноземному, но мисс Мори совершенно уверена, что из иноземного в Страйдер разве что её нечеловеческое спокойствие при виде кишок гудящего рассерженным роем шаттердома. — Егери способны вести рукопашный и быстрый бой с монстрами вдали от крупных городов и инфраструктурных магистралей. В океане.

Первый на очереди экспонатов — русский тёмный гигант, Чёрный Альфа. В перекрытиях дока русских тяжело гудит эхо — голос егеря ни с чем не спутаешь, — басовитый тон вздрагивающего металла отдаётся в лёгких приятной вибрацией и гулким звоном остаётся в голове, но Мори не задерживается подле площадки надолго, проскальзывая мимо техников с грацией льющейся воды.

– Старейший в доках Анкориджа и самый тяжёлый у нас на вооружении — Чёрный Альфа. Это русский егерь первого поколения, а рядом с ним на соседней площадке — Койот Танго. Тоже первая серия, но японской сборки — родной егерь маршала Пентекоста, — Мако, кажется, запинается и приостанавливается близ затенённого и очевидно неактивного дока на мгновение дольше, чем того требует протокол, — Победа в Токио в две тысячи шестнадцатом и на Гавайях в две тысячи девятнадцатом.

– Да, в октябре девятнадцатого они с Эврикой завалили здоровенную тварь на островах, — отзывается Ньют, поправляя запотевшие очки и поворачивая голову Мэлани в дальнюю сторону доков, к начищенному гиганту со светлыми торсовыми пластинами, соседствующему с заметно подранным и изуродованным егерем Беккетов. Мако кажется, только кажется, но она слышит как стонет Джипси, — Один держал, а второй запихивал ядерную бомбу ей в…

– Ньют!

– О, а вот, к слову, и тот самый егерь, в котором тебя нашли, Мэлани! — Гейзлер ретируется с изяществом суриката в тени орлиных крыльев прежде, чем мисс Мори успевает возмущённо скривиться и занести для оплеухи планшет.

– Джипси Дэнжер. Егерь третьей серии — цельнолитой стальной корпус, по сорок движков на мышечную связку… Словом, был в авангарде до появления Остроголова, — Мако пропускает Мэл немного вперёд к очередной герметичной двери, на сей раз ведущей из титанических доков шаттердома в святую обитель исследовательской группы и по совместительству местный интерактивный бестиарий с кунсткамерой в одном лице, — Вы хотели знать, с чем именно мы сражаемся, не так ли, мисс Страйдер?..

сrosswalks & crossed hearts & hope-to-dies
silver clouds with grey linings

– … С чудовищами инопланетного происхождения, чьё родное измерение лежит по ту сторону литосферного разлома на дне Тихого океана, — доносится педантичная лекция доктора Готтлиба, брезгливо сгребающего сырой и воняющий рыбой генетический материал кайдзю в сторону от исписанной вдоль и поперёк доски. — Доктор Гейзлер, как видите, является ярым поклонником этого.. Этого.

– Я кажется просил не называть меня доктором на людях, — голосом Ньюта с Мэлани разговаривает невероятно обрюзгшая и явно живая часть организма тех самых монстров, о которых столь упоённо вещает исследовательская группа аляскинского шаттердома — у “части” есть хобот (или это артерия?), то и дело с задорным чпоканьем присасывающийся к стеклу прозрачной колбы с зеленовато-жёлтой жидкостью, очевидно заменяющей физраствор, — Знакомься, Мэлани, это часть мозга того самого засранца, которого ты… Мэлани?

Лаборатория местных светил от имени науки больше напоминает цирк уродов, законсервированных от греха подальше — если часть помещения, отвечающая за сухую теорию и символизирующая высшее проявление логики и педантичного аккуратизма в лице доктора Германа Готтлиба, ещё внушает доверие и лишь сеет редкие семена недоверия к математическому гику в душе посетителя; то часть с занимательной практикой однозначно способна вызвать отвращение даже у самых толстокожих натуралистов.

В жёлтых сосудах-аквариумах — зеленоватые, дышащие, живые части тел, как правило органы и большей частью фрагменты нервной и кровеносной систем — титанические мозги, сердца, канаты вен и артерий толщиной в корабельную цепь с вживлёнными в дышащую плоть катетерами и стимуляторами-электродами, обрывки кишок, literally, покоящихся на рабочем столе и соседствующих с синеватой мышечной тканью, бережно разложенной по хирургическим кюветам. На половине Ньюта царит хаос — и это вовсе не творческий беспорядок — перемежающий рукописные листы обрывочного текста со склянками голубоватой густой жижи, богатой на сгустки тёмной слизи, — той самой флюорисцентной крови кайдзю, чья токсичность превращает мировой океан в гигантский фильтр химических отходов.

Наверное, проще жить, когда пришельцы — излучающие тепло, совершенно безобидные существа вроде мишек гамми или плюшевых игрушек. Не так просто, но всё же на порядок легче, когда пришельцы мало чем отличаются от людей — скажем, лишним желудочком у сердца или шестым пальцем на ноге. Это привычно, пусть даже анатомический театр с homo sapiens на роли примадонны не вызывает у большинства своих гостей особо тёплых чувств и воспоминаний. Жить же в мире, где по пищеводу инопланетной твари свободно прогуливается экспедиция из трёх взрослых мужчин, несколько тяжелее — Мако предусмотрительно остаётся стоять близ исписанной доски Готтлиба, хмурясь на желтоватый тусклый свет протокольных ламп. Мако не разглядывает экспонаты музея имени доктора Гейзлера — Мако уже в глаза (третий напольный аквариум слева от письменного стола) знакома с каждым инопланетным другом Ньютона и особо не любит заглядывать к учёным после отбоя, когда пронзительно жёлтый свет ламп сменяют энергосберегающие красноватые огни.

Здесь, чёрт побери, жутко.

– Ну как проходит инструктаж мисс Страйдер? Продуктивно?

[AVA]http://i.imgur.com/FihgjER.gif[/AVA]
[NIC]miss mori[/NIC][SGN] put on your W A R paint[/SGN]